Под вековым платаном сладко спит, грезит пригожий герцог. Золотистые пряди волос рассыпались у него по плечам, сомкнутые веки подрагивают от полуденного жара едва заметными колебаниями. Небрежно вытянутая рука мягким движением обхватывает ствол дерева, другая опирается на гарду шпаги, усыпанную темно-голубыми сапфирами. Грезит, видит сны... может быть, о чарующей водянице, что плавает там, за деревьями, в лесном омуте...

Это герцог Петр из Прованса и его супруга, прекрасная Мелюзина...

Алонзо собрал парчу в складки и отодвинул ее в сторону. На стене, примерно посередине показалась выпуклая костяная кнопка. Обеими руками он надавил на нее. Стена начала раздвигаться в стороны, и в образовавшемся на ее месте отверстии теперь чернел глубокий зияю-

– 32 -

щий проход. Осветив темноту факелом, вошел внутрь. Справа отодвинул железный засов и вынул из ниши большой ключ с несколькими зазубренными бороздками. Затем принялся внимательно изучать каменный пол тайника, выложенный квадратными плитами. Одну из них, очевидно, не слишком прочно закрепленную, легко отбросил в сторону. Прямо отсюда начиналась подземная лестница, ведущая к гробнице. Осторожно, сжимая древко факела, спустился по ступеням вниз, углубился в узкий коридор и остановился перед мощной окованной дверью. Сунул ключ в замочную скважину, повернул дважды и толкнул...

Резкий порыв спертого воздуха вырвался изнутри и погасил факел. К счастью, он оказался здесь уже ненужным, потому что всю гробницу ярко освещал лунный свет из эллипсовидных окон наверху.

Одурманенный, едва осознавая себя, де Савадра остановился на пороге. Перед ним, в нишах, высеченных в гранитной скале, покоились предки в своих роскошных поблескивающих гробах. Ничего вокруг — только ряд гробов и играющий сталью диск луны, словно тонкий отзвук просыпавшегося серебра, ничего — только звенящая тишина смерти, мистический потусторонний шорох...

Постепенно наступила тишина. Ниша Оливареса, последняя в ряду, под самым окном, была в эту минуту полностью высеребрена лунным светом, просторная и светлая, как днем.

Подошел ближе. В ноздри ему сразу ударил странный, приятный запах, разлитый в этой части гробницы. И одновременно он ощущал какую-то особую, собственную атмосферу именно этого места, для определения которой лучше всего подошло бы название — окружение Оливареса. Да, тот непостижимый для него настрой или дух места можно было хотя бы приблизительно передать лишь таким словом. Это определение, подобно внезапно явленной вещи напрашивалось почти машинально, самопроизвольно вытекало из глуби естества без разумных предпосылок. Стихийная проекция первого впечатления.

– 34 -

Но на этом все не кончилось. Находясь в этом месте, граф испытывал некое загадочное ощущение: ему казалось, что он не один в подземелье... нет, он был почти уверен в этом...

Все его нервы были натянуты так, что он дрожал как ошалевшие струны звенящей баядеры...

— Кто здесь?.. Кто здесь?..

Он коснулся крышки гроба, не смея поднять ее. Наконец, закрыв глаза, отважился; почувствовал, как та легко сдвинулась под рукой и, очертив дугу, распахнулась настежь...

Внезапно он открыл глаза и с криком ужаса отскочил назад...

В гробу лежал неповрежденный труп человека, чуть старше самого графа. Длинная белая борода доходила до пояса, необычайно отросшие волосы плотно устилали стенки и дно гроба, покрывая призрачной мантией руки, туловище и ноги. А из этого дикого сплетения сиво-серых волос торчали в окружении брабантских кружев две руки, нет!., две когтистые лапы с нечеловечески длинными, хищными ногтями, белыми как мел и бескровными...

Это был труп дона Оливареса де Савадра, парадоксальный труп, постаревший лет на сорок...

Перед Алонзо находилась чудовищная аномалия, одна из самых диких, самых безумных в мире...

Он поднял глаза к небу, полный ожидания, неуверенный... Но там, наверху, было тихо, как и прежде, — только мрачная, растрепанная туча, сорвавшаяся со Сьерра-Негры снова затянула плотную завесу над замком Савадра и его тайной.

4 октября 1907 г.

БЕЗУМНАЯ УСАДЬБА

Стою в солнечных отблесках, купаюсь в кровавых струях — а ветры надо мной так печалятся, а ветры так стонут над головой...

В степь гляжу, пустую, раскидистую, в степь гляжу, сорными травами взъерошенную — а вброны скорбят надо мной, а вороны надо мной так рыдают...

Одинокий стою в руинах, бездомный, бездетный отец - и отчаяние гремит по развалинам, и отчаяние шатается по щербатым обломкам...

На краю неба тучи сгустились, на небосклоне тучи встали — дым накинул пелену на глаза, сажа забивает гортань, впивается горло...

– ------------------------

Вчера я вернулся из клиники: я больше не опасен. Пусть так и будет. Но я клянусь, что любой на моем месте, при подобных обстоятельствах, оказался бы в конце концов там же, где и я...