– Мне бы… то есть могу я…

Взор стал вопрошающим.

– Где здесь… э-эм… комната для девочек?

– Комната для девочек? – озадачился мужчина.

– Ну… – а, была не была, некогда высокий слог да словеса изысканные выплетать. – Туалет, санузел, уборная, сортир… отхожее место… не знаю, как его ещё можно назвать.

Мужик моргнул, отчего-то заметно смутился и указал на ширмочку в углу.

Следовало догадаться.

Откинув одеяло, я приподнялась, осторожно перевела себя в сидячее положение и спустила ноги с кровати. «Единственная любовь» смутилась сильнее и вовсе отвернулась. Странно. Тело прикрыто длинной белой сорочкой с рукавами две трети и кружевным воротничком под горло, в комнате темно и ничего лишнего не рассмотришь при всём желании, а этот скромняшка взгляд стыдливо потупил. Я встала с постели, выждала секунду-другую, дабы убедиться, что могу держаться на своих двоих и не падать, и поковыляла к ширме, хватаясь попутно за все подворачивающиеся под руку предметы. Она оказалась совсем простенькой – сероватая ткань натянута на две деревянные рамы, развёрнутые тупым углом к основному пространству комнаты. За ширмой совсем потёмки, я машинально пощупала стену в поисках выключателя и, разумеется, ничего похожего не нащупала.

– Твою ж… – я оглянулась на мужчину, старательно рассматривающего что-то у себя под ногами. – Эй, а хотя бы свечку сюда можно? Не видно ж ни зги.

Незнакомец встрепенулся и подорвался со стула. После непродолжительной суеты мне торжественно вручили маленький подсвечник с зажжённой свечой, и я смогла в полной мере оценить все… хм… удобства.

За ширмой прятался ночной горшок и кургузый столик. На столике тазик, кувшин с водой, отрез нестиранной ткани и прислонённое к стене зеркальце без оправы. Я опасливо покосилась на горшок, но тот вроде был пустым и относительно чистым.

Если это сон, то реалистичный, даже чересчур.

Если разыгранное с неизвестными целями представление, то качественное.

Если же это, млин, местная суровая действительность…

Кое-как управившись с делом первой необходимости, я полила холодной воды себе на каждую руку по очереди, обтёрла мокрой ладонью лицо и, подняв мутное зеркальце на уровень глаз, принялась за изучение собственного отражения. Вопреки подспудным опасениям, лицо было моим. То самое привычное, не блещущее яркими, запоминающимися чертами лицо с карими глазами, что являлось мне в зеркале каждый день. Только каре превратилось в благообразную длину чуть ниже лопаток, чёлка и розовые пряди исчезли и на лице ни грамма макияжа. Может, и оттенок блонда изменился, при столь скудном освещении толком не разберёшь. Однако вряд ли гипотетический похититель стал бы обрезать мне ногти и наращивать волосы.

Вернув зеркало на место и отступив от него так, чтобы видеть в отражении не только лицо, но при том не задеть горшок, я покрутилась, тщательно ощупала тело.

Моё.

Наверное.

Обычно в книгах или перемещались в другой мир как есть, или душа переносилась в чужое тело, находившееся в другом мире и лишившееся настоящего владельца по причине его гибели, случайной и не очень. А тут… непонятное что-то. Вроде и я, и не я одновременно.

– Попала ты, Варвара, – мрачно пожаловалась я отражению.

– Дора? – раздался встревоженный мужской глас. – У тебя всё… хорошо?

Хорошо. Офигенно просто!

– Ага, всё путём… то есть в порядке, – отозвалась я.

Как бы выяснить имя единственной любови и что тут вообще творится? Почему нормальные попаданки, едва очутившись в чужом теле, сразу встают и походкой от бедра идут покорять новый мир? Юбка в пол им не мешает, изменившаяся длина волос тоже и речь удивительным образом под местную подстраивается. Или, того веселее, туземное население шпарит ровно с тем же сленгом и теми же оборотами, что и наша современница. Где только успевают нахвататься всяких новомодных словечек и выражений?

Хотела было выйти из-за ширмы, но на полпути вспомнила, что с освещением в комнате и без того негусто, и забрала свечу. Мужчина встретил меня обеспокоенным взглядом, напряжённо проследил, как я придирчиво осматриваю помещение и ставлю свечу на второй столик в комнате. Я же направилась к окну, раздвинула линялые, тонкие на ощупь занавески и поняла, почему тут такие потёмки и с чего вдруг проём гляделся полосатым. Помимо пародии на шторы окно с внешней стороны было закрыто ставнями, состоящими из деревянных, неплотно подогнанных друг к другу полосок наподобие жалюзи. Я поискала на раме стеклянных створок ручку или хоть какой-то запор.

– Что ты делаешь? – задался резонным вопросом мужчина.

– Хочу окно открыть.

– Зачем?

– Душно, – врать не пришлось. Да и ширма сомнительная защита от… запахов из туалетного угла.

Шагнув к окну, мужчина мягким бережным жестом отодвинул меня в сторону и в два счёта открыл стеклянные створки, а после распахнул ставни. Прохладный воздух ворвался в комнату, я протиснулась мимо «любви» и высунулась в окно. Пора мне уже начинать ориентироваться на местности, понимать, что тут к чему и зачем, и строить грандиозные планы на обустройство в новом мире? Или для гениальных умозаключений рановато ещё?

Комната располагалась на втором этаже. Из окна открывался дивный вид на небольшой огороженный двор с ямой, заполненной мусором и прочими нечистотами. За оградой поднимались низкие чахлые деревца с редкими жухлыми листьями на голых ветвях, небо затянуто мглистой серой пеленой и ни души в пределах видимости.

Отпрянув от проёма, я повнимательнее пригляделась к мужчине. Высок, широк в плечах и хорош собой как обложка современного любовного романа. Усы и брутальная щетина, ещё не разросшаяся до состояния бороды, только усиливали сходство с героем вышеупомянутой обложки. Волосы каштановые, этак небрежно встрёпанные, одна прядка на лоб падала, глаза голубые, встревоженные. На вид лет тридцать, плюс-минус год-другой. Одет в чёрные штаны и белую рубаху с широкими рукавами и распущенной шнуровкой у горла.