Он взволнованно смотрел на неё, а она не знала, что и сказать, но отчего-то чувствовала облегчение. Такое лёгкое, оно собиралось в области солнечного сплетения и стремилось вверх, пытаясь вырваться нервными смешками и странной дрожью в плечах и ладонях.

— Всё отлично! — наконец воскликнула Хелена, справляясь с чувствами. — Вы куда-то шли. Я вас, наверно, отвлекаю.

Она отступила от дверей. Эдвард растерялся на мгновение, сморщил лоб, пытаясь вспомнить, куда и зачем шёл, и было так забавно наблюдать за тем, как он что-то решает.

— Да нет, — неуверенно произнёс он, — это не важно. — И выпалил: — Потанцуешь со мной?

Он смотрел ей в лицо широко распахнутыми глазами, полный неуверенности, и решимости, и напряженного ожидания. Хелена выгнула бровь, бросила быстрый взгляд на разъярённого Одина, и мысль ослепительно яркая мелькнула в голове, захватила, пленила своей идеальностью и не оставила ничего больше, кроме как откинуть волосы назад и сказать:

— Да.

«Да».

Эдвард в первые моменты не поверил. Она сказала одно единственное слово — и видением растворилась среди других людей. Стёрла ему все мысли, желания, которые были до, оставила лишь свой образ. Так происходило каждый раз, и каждый раз — как в первый.

Эдвард пытался себя успокоить: они уже танцевали, правда, однажды и очень давно, но почему она должна была ему отказать? С каких пор танцы вообще что-то значили? Она танцевала с Мариусом, без чувств, без подтекстов — уж в чём в чём, а в этом Эдвард не сомневался. Принц Нефрита его ни капельки не смущал, а вот от Одина, с которым Хелена сейчас что-то обсуждала, скрещивая руки и раздражённо дёргая плечами, у него по спине бежали мурашки и желудок сводило от предчувствия, которое он не мог опознать. Этим очень хотелось поделиться и почему-то с Филиппом. Подсознание уверяло, что именно брат сможет понять и даже объяснить, что же с Одином не так. Только Филипп ехать отказался, как и Джонатан, пообещавший быть в следующий раз, и их обоих Эдвард осуждать не мог.

Но как же ему хотелось обсудить происходящее! Подойти к прочим знакомым — из Академии или из Особого Круга — Эдвард не решался: они всё равно не поймут, или извратят его слова, или переведут в другое русло. Но пузырь из эмоций рос, давил, мешал дышать, и скулы начало сводить — он не заметил, что долго (и наверняка жутко глупо!) улыбался. Одно слово, такое короткое, обыденное, не значащее ровным счётом ничего — и всё равно крутилось в голове, било тревогу, рвалось наружу — криком, смехом, чем угодно, — будто, произнесённое ещё раз, оно бы наконец стало реальным. Будто бы он наконец поверил.

Поверить заставил звучный, мелодичный голос, возвещающий продолжение танцев. Сердце рухнуло — и тут же взлетело, оно трепетало и гнало вперёд, стремясь доказать, что всё было, всё правда.

— Я удивлён, что ты не танцуешь.

Слова Одина затормозили его — но лишь на мгновение: энергия, застывшая на секунду, взорвалась сверхмощной волной уверенности, и Эдвард уже не мог остановиться.

— Ваше высочество.

Он протянул руку, не сводя с Хелены взгляд и ловя самодовольную улыбку, которая играла не только на её губах, но и в изгибе бровей, и в глубине сапфирово-голубых глаз.

Хелена вложила свою ладонь в его и сказала Одину через плечо:

— Я танцую, Один. Просто не с вами.

Тот не изменился в лице, но Эдварда окатило недовольством, холодным и колким, и принесло с собой мысль, что он чего-то не понимает.

Но времени разбираться не осталось: сам образ Одина смыло волной, когда Эдвард положил руку Хелене на талию. Первые ноты. Первые движения. Их понесло течением, увлекло за всеми, и реальность замелькала, закружилась, но совсем ненадолго.

— Это странно, — тихо сказала Хелена, сосредотачивая мир на себе.

— Что странно?

Она подняла глаза, недолго смотрела ему в лицо, а потом перевела взгляд на их руки. И, казалось бы, ничего особенного: все держались за руки, это этикет, это неотъемлемая часть танца — и Эдвард всё равно хотел бы вечно держать её ладонь.

— То, как вы встречаете меня в тёмных коридорах не в самые лучшие моменты, а потом… умудряетесь сделать всё немного лучше.

— Я мог бы сказать, что это моя суперспособность! — Эдвард беззвучно рассмеялся. — У меня, кстати, есть ещё одна. Я ведь отлично танцую, и вы тоже. Может, это что-то значит?

Хелена вскинула голову, подняла подбородок, рассматривая его оценивающе, но не смущающе или оскорбительно, как умела, а будто подначивающе.

— Я люблю, когда люди говорят прямо, сэр Керрелл, — заметила она.

Дыхание перехватило на мгновение. Эдвард заговорщически прищурился и прикусил щёку изнутри: ему очень хотелось испытать удачу, которая улыбалась ему здесь и сейчас. Он уже сделал это однажды — рискнул всем и не пожалел.

Потому что только один мог получить приз.