– Черт побери, – прошептала Фестина. – Изящно… и вызывает такое презрение, – она сжала мое плечо. – Если все это правда…

Я ждала, что она сейчас скажет: «Если все это правда, то бедная, бедная Весло! Какая жалость, что твой мозг поврежден! И лишь потому, что создате-ли хотели видеть тебя привлекательной, но бесполезной. Мы тоже находим тебя привлекательной и восхищаемся твоей наивностью; нам будет очень грустно, когда ты упадешь на землю и больше не встанешь».

Однако Фестина не стала говорить ничего подобного, а просто лишь крепче сжала мне плечо.

Я посмотрела на своих товарищей. Все стояли с угрюмыми физиономиями, старательно отводя взгляды, как будто я уже превратилась в ходячего мертвеца умуши, которому опасно смотреть в глаза… и на одно краткое мгновение я почти утратила мужество. Это – мои единственные друзья во всей вселенной, и они уверены, что я обречена: всего лишь глупая игрушка для забавы подлых чужеземцев, и теперь дни мои сочтены. Они считают меня легкомысленным ребенком, который не понимает жизни и никогда не сможет повзрослеть. На одно краткое мгновение я испугалась, что они правы, и великая печаль затопила душу.

Может, я вовсе не славная героиня, которой суждено свершить великие дела?

Может, я просто глупая девочка с головой, набитой всякой чепухой, и обманываю сама себя, думая, что я какая-то особенная?

Потому что приходится признать, что мой мозг и в самом деле устал. В таком состоянии он пребывал четыре последних года. Недавние события временно вывели меня из ступора, однако я снова и снова едва ли не соскальзывала в небытие. Сколько еще мне осталось до той точки, откуда нет возврата?

Если Поллисанд не врал, меня еще можно исцелить – при условии, что я приму участие в операции, цель которой он сформулировал как «стереть шадиллов с лица галактики». Когда он впервые сделал мне это предложение, я радостно ответила:

– Да, помогу.

Однако тогда я еще совсем не понимала, кто и что такое шадиллы. Даже сейчас имелись одни лишь предположения. На самом деле я ничего толком не знала. Но если эти предположения верны…

… то я хочу сделать нечто большее, чем просто разбить шадиллам носы. Я хочу бить и бить их до тех пор, пока они не пожалеют о содеянном, и даже тогда я, наверное, не остановлюсь. Я действительно хочу причинить им очень серьезный вред и не из желания добиться одобрения Поллисанда, а потому, что эти негодяи ничего другого не заслуживают.

В конце концов, может, меня и не спасет, если я буду действовать заодно с Поллисандом, – какие у меня основания верить, что некий чужак сдержит свое слово? Вселенная кишит предателями. И что это такое – исцелиться? Кем я стану? Скучной, трудной на подъем взрослой? Человеком, который не падает от усталости, но влачит жалкое существование, притворяясь, что раз ноги ходят, то и голова еще что-то соображает?

Нимбус сказал, что я должна стать либо взрослой, либо ничем; я не знала, что страшит меня больше. Но что бы ни случилось со мной, я поклялась, что не уйду в небытие до тех пор, пока не заставлю шадиллов пожалеть о том, что они натворили.

Это моя клятва. Это то, что я торжественно обещала вселенной: всем старым стеклянным людям, лежащим в ступоре в своих Башнях, моим предкам из плоти и крови и даже чужеземным расам наподобие глупых кашлингов, у которых вместо мозгов теперь одна каша. «Не знаю как, – думала я, – но все это должно быть отомщено».

В самой глубине души, в самом тайном ее уголке я поклялась ужасной клятвой, что сделаю это.

– А теперь пошли, – сказала я друзьям. – Мы впустую тратим время, а у меня, может, его не так уж много осталось. Давайте совершим хотя бы одно великое деяние, прежде чем исчезнем навеки.

Не дожидаясь ответа, я зашагала по коридору, уверенная, что так или иначе, но найду шадиллов. Мои друзья, по-видимому, были потрясены, потому что секунду-другую заколебались, но потом все же последовали за мной.

Корабль-«вязанка», казалось, весь был пронизан туннелями: некоторые оказались узкими и низкими, так что приходилось нагибать голову, другие – широкие, с потолками, тонущими во мгле. Тьма вообще была самой заметной чертой этих туннелей, хотя кое-какое освещение присутствовало – тусклые оранжевые пластинки размером с мою ладонь, вделанные в стену на уровне пояса. Однако от одной пластины до другой я насчитала полных двадцать шагов, и, учитывая, что свет пластин был не ярче одной-единственной свечки, толком они ничего не освещали. Наверно, их назначение сводилось к тому, чтобы идущий по туннелям не заблудился в полной темноте.

У Фестины все еще оставалась одна светящаяся палочка, но она использовала ее очень экономно, включая только на перекрестках. На земляном полу было отчетливо видно, какие ответвления используются чаще других – там земляной пол был заметно истоптан, а кое-где виднелись даже отчетливые следы, оставленные только человеческими ботинками, наподобие тех, которые носили роботы-адмиралы. Мы всегда сворачивали в сторону более активного движения – исходя из теории, что таким путем скорее доберемся до шадиллов. (На каждом перекрестке мы делали отчетливо различимые, глубокие выемки в почве, помечая таким образом свой путь. «Оставляем хлебные крошки», – так выразилась Фестина, отчего у меня пропало всякое желание есть хлеб землян.)