— Он! еще исправится, ма.

— Он попадет в беду. Вот посмотришь, мы еще хлебнем с ним горя.

— А, да он еще молокосос. Девчонка у него завелась, вот и все. Сюзи Мейер.

— Jа, — сказала мать, перемешивая в кастрюле остатки каши. — Да, я уже о ней наслушалась. Миссис Апполис говорила, у Сюзи был ребенок от женатого человека. Подумать только. И крутит она со всеми без разбора. Она мне не нравится, вот что я скажу. Хоть бы он и вправду не спутался с ней.

— Ну, может, она не такая уж и плохая, ма, — сказал Чарли, посыпая себе кашу сахаром. — Многие приносят в подоле, не она одна.

— Скажите, какой нашелся! — рассердилась матушка Паулс. — У тебя все хорошие. «Не такая плохая». Замечательная! По тебе, что ни возьми, все ладно. «Все приносят». Вырастишь своих, тогда узнаешь. — Она вытерла руки о грязное кухонное полотенце. — И не выгребай весь сахар. Это у нас до пятницы. Чарли улыбнулся, поднося ложку ко рту, — Ладно, ма. — Хорошо. Успокойся.

Дождь свистел и хлестал по дому. На востоке небо бледнело, медленно наливаясь тусклым безжизненным светом, робко разбавляло серым черное, как будто осторожное утро тихо кралось мимо часовых обложного дождя.

В комнате больного скрипела и сотрясалась кровать, и из-за занавески послышался стон. Чарли сказал, тщательно выскабливая ложкой тарелку:

— Совсем плох старик.

— Пойду покормлю его овсянкой, — сказала мать. — Ему бы надо, конечно, супу. — Она пошла к плите, сняла с огня облупившийся эмалированный кофейник и поставила на стол. Чарли подождал, пока она налила ему в чашку кофе. Мелкий дождь стучал по стене и, звеня, стекал с крыши. В детской вода с металлическим призвуком полилась в бидон, поставленный под капель.

— Похоже, стихает, — сказал Чарли. Он потянулся за сахаром.

— Одну ложку, — сказала ему мать. — Будем надеяться. Ты бы заделал крышу-то, пока совсем не провалилась.

Сгорбившись на деревянном ящике за столом, Чарли размешал сахар, медленно поднес чашку к губам, подул на кофе, осторожно отхлебнул, снова подул и тихонько поставил чашку на треснутое блюдце. Матушка Паулс сидела на скамейке у плиты, откинувшись к стене, закрыв глаза, словно о чем-то мечтала.

Чарли снова поднял чашку и стал пить, слушая, как шумит за стеной дождь. До него доносился откуда-то издалека резкий шелест листвы на деревьях, будто ветер трепал афиши на щитах.

Он поставил чашку, пошел к двери, открыл ее. Шелест листвы стал сильнее, и в кухню ворвался холодный ветер. Он сорвал с карниза капли воды и швырнул их через дверь, в кухню, дунул на лампу, и тени заплясали на закопченных стенах.

Матушку Паулс обдал поток холодного воздуха, и она открыла глаза.

— Что? Что случилось? — проговорила она.

— Смотрю, не кончился ли дождь, — сказал Чарли.

— Закрой дверь, — сказала мать.

Над темным и грязным двориком, над черными лужами, на которые падал из двери слабый желтый свет, над верхушками старых смоковниц, над сбившимися в кучу лачугами, нагроможденными по всему пустырю, над всем этим на небе проглядывало белесое пятно, постепенно расплывавшееся, будто течь на прохудившейся крыше вселенной. Дождь перестал, но ощущение его, как угроза, еще висело в воздухе.

На задворках кричали петухи, коричневая овчарка-полукровка по кличке «Сторож» вприпрыжку вынырнула из рассветного мрака, насквозь мокрая, будто после купанья, и ворвалась в кухню.

— Прогони собаку и закрой дверь, — проворчала мать. — Она тут наследит по всему полу.

— Пошел, Сторож, пошел, — сказал Чарли, похлопав собаку, и закрыл за ней дверь. — Скорей бы уж рассветало, — продолжал он. — Хочу управиться с крышей, пока снова не польет.

Собака оставила на полу кухни грязные следы.

Чарли пошел к себе в комнату, протиснулся в дверь, которая открывалась только наполовину из-за платяного шкафа. Младший, Горни, посмотрел на него из-под одеяла, под которым он съежился на своей раскладушке. На двери с внутренней стороны висел желтый армейский плащ. Чарли снял его, просунул руки в рукава, запахнулся. Надел свою старую суконную кепку.

С потолка уже почти не текло, зато по нему чуть не в половину комнаты расползлось мокрое неправильной формы пятно.

Чарли долго смотрел на него, нахмурясь, и затем, громоздкий и неуклюжий в желтом клеенчатом дождевике, выбрался из комнаты.

Папаша Паулс построил этот дом давным-давно, еще когда они с матерью перекочевали в город из деревни. Мать была, беременна Каролиной, а Рональд ковылял сопливым мальчишкой, цеплялся за ее подол и вечно скулил, как ушибленный щенок. Отец арендовал участок, один из немногих еще не занятых на этом песчаном пустыре, как раз застраивавшемся в те годы жалкими лачугами, которые выскакивали тогда, как болячка на ноге, на этой полосе земли, вытянутой вдоль шоссейной дороги.

Такие же, как они сами, приютили мать и Рональда, пока отец с Чарли жили в палатке из натянутых одеял, охраняя семейные пожитки и сколачивая дом. Фредерик Паулс работал отчаянно, надо было успеть построить хижину прежде, чем матери придет время рожать, и до того, как зарядят дожди. Но они с Чарли так и не успели, и Каролина родилась в курятнике, другого места люди, которые их приютили на первое время, им предложить не могли.