Все деньги, что старик зарабатывал на знахарстве, да что удавалось выручить Каре на подработках у того же Рольда, убирая у него дома после уроков, уходили на оплату учебы и аренду земли. Резервация находилась на территории Санкофа, и каждый двор платил свою часть ежегодной земельной пошлины – кроме Ягара. За него уже какой год вносил суммы совет старейшин, прибавляя к долгу огромные проценты. Их должна была выплачивать Кара после прохождения последнего санкристия – сначала со стипендии, потом из заработной платы. Девушку долг не страшил, ее пугали два месяца, оставшиеся до санкристия и казавшиеся вечностью.

Погода портилась, и Кара заторопилась. Учеба начиналась с обеда, а еще нужно было успеть в лес. Когда дед уходил в запой, вопрос пропитания их маленького семейства ложился на плечи Кары. В годы ее взросления в такие дни им нередко приходилось питаться супом из трав и корешков, ведь в погребе Ягара и раньше росли одни поганки, сейчас же Кара выросла и научилась охотиться – пусть не так хорошо, как тот же Рольд, который тайком ходил и на кабана, но птицу добыть она умела. Да и удочка с сетью у них в доме имелись.

Беда оставалась общей. Все леса в округе назывались запретными не просто так. Санкоф запрещал «порченным» питаться диким мясом. У каждой резервации имелось поле для коллективного выращивания пшеницы и кукурузы, мортам также разрешалось иметь личный огород, держать мелкую птицу и скот. Они могли покупать и продавать на тех ярмарках, что устраивались на перекрестках крупных трактов, а такие проводились почти каждую неделю.

Насколько помнила Кара, у Ягара никогда не было ни кур со свиньями, ни денег для того, чтобы купить еду на ярмарке. А так как старик был должен всей деревне, Рольд вскоре забрал их огород, оставив одну грядку под окнами старенького дома. Кара хотела посадить там хотя бы морковь, но Ягар ее от клочка земли прогнал и засеял грядку на вид сорняками, а на вкус гадостью – Кара попробовала, за что потом ее сурово отчитали. Дед еще долго доставал ее расспросами про живот и явно не верил, что у нее все в порядке.

В любом случае к его сорнякам она больше не прикасалась, а понемногу, как и все, стала ходить в запретный лес, который на картах назывался «Тихим» – за ягодами, грибами и мелкой дичью. Дай старику волю, он бы ее до последних дней кормил одной травяной похлебкой, но Кара хотела вкусно есть, сладко спать и счастливо жить. Ни первого, ни второго, ни третьего она пока не добилась, потому что мортам было запрещено употреблять соль и сахар, вставала приходилось рано, а счастливая жизнь маячила за горизонтом последнего санкристия. И хоть осталось до нее два месяца, Каре казалось, что дни стали тянуться медленно, будто весь мир сговорился навсегда оставить ее в Овражьем Гаре.

Наскоро перевязав деду голову – на плохую погоду из черных ямок на лбу, оставленных иглами Санкофа, у старика сочилась кровь, Кара заторопилась в лес.

По утрам вода в бочках уже замерзала, но дни стояли солнечные, а к полудню становилось по-летнему жарко. Убрав короткие волосы в хвост – длинные мортам носить запрещалось, девушка взяла сумку и пояс с ножом – тоже дедов. Поверх школьной туники Кара надела фартук, меховую жилетку, влезла в старые кожаные штаны и высокие мягкие сапоги, доставшиеся ей от Ягара. Сапоги были великоваты, но в деревянных башмаках, которые выдавала ученикам школа, ходить по лесу было нельзя, ничего иного же у нее не имелось. Приходилось обматывать ступню портянкой в несколько слоев, но Кара уже привыкла. Сам Ягар всегда ходил босым – и зимой, и летом, а сапоги, которые он достал из сундука, когда девочка подросла, производили впечатление совсем новых. Первые потертости появились уже при Каре. Дед утверждал, что раньше они принадлежали ему, но это «раньше» так часто присутствовало в объяснении уж очень широкого круга вещей, что Кара доставать деда с расспросами перестала. И так было понятно, что сапоги краденые. Тонкая вязь непонятных символов, плетущаяся по голенищу, почти стерлась, но все еще завораживала. Потому носила она их только в лес и на глаза сельчанам старалась не попадаться. Мало ли.

Свернув к дальним полям с кукурузой – уже убранным, Кара шла по дороге недолго и, убедившись, что никто не следил, нырнула в буйные заросли полыни, которая еще гордо стояла, тогда как всю остальную траву уже побили первые заморозки. Выросшая в рост человека полынь будет сопротивляться всю зиму и ляжет только к марту, устав от снегов и ураганов. Кара задумчиво пропускала жесткие метелки сквозь пальцы, изредка поглядывая на вьющееся сбоку полотно дороги.

Заросли привели ее к двум огромным полям, которые совместно обрабатывали морты весь теплый период. Ягар в коллективных работах не участвовал сначала по причине пьянства, затем по старости. И этот его долг тоже придется когда-нибудь выплачивать Каре, но девушка была рада любым моментам, отсылающим к будущему вне Овражьего Гара. Женщины к пахотным работам не допускались, совет старейшин же не разрешил внучке отработать за деда где-нибудь еще. Те, кто учились, должны были только учиться. Затем следовал последний санкристий и далее начиналась новая жизнь. Либо в городе, либо в деревне – уже в новом статусе взрослого. Был еще третий вариант, и он касался только женщин. Можно было родить ребенка, и навсегда остаться в резервации. Как правило девушки старались дождаться последнего санкристия и уже потом выбирали – деревню или город. Кара искренне не понимала тех, кто, получив заветный паспорт о чистоте крови, оставался в резервации. Ведь вернуться можно было в любой момент. Зачем отказываться от шанса посмотреть на мир?

Сегодня на полях никого не было, хотя осеннюю вскопку еще не закончили. На всякий случай Кара обошла пахоту теми же зарослями, удлинив путь, но решив не рисковать. Все жители деревни охотились в Тихом лесу, но попадаться на глаза не стоило даже своим. Кару в поселке не любили и запоминали все ее провинности.

Наконец поля остались позади, и девушка скользнула в глубокий овраг, за которым круто начинались сопки, покрытые елками, тополями, березами и дубами. На некоторых вершинах земля уступала место открытой породе, издалека похожей на гребни спящего в лесу дракона. Про себя Кара так лес и называла – драконий. Она была уже взрослой, чтобы всерьез верить в дедовы сказки, но вспоминать о скаках детства было приятно.

Преодолев гряду цепляющихся друг за друга холмов, покрытых таволгой с багряными листьями, Кара спустилась в относительно ровную березовую рощу, упиравшуюся в левый приток Крупянки, самой полноводной реки Маридонии со множеством рукавов и заводей. Лес расставаться с листвой не спешил, и Кара невольно залюбовалась золотым кружевом на вершинах белых стволов. Утренний ветер бодрил, а предчувствие обещало хорошую добычу. И хотя она не проверяла силки уже три дня – раньше выбраться из деревни не получилось, девушка верила, что сегодня ей повезет. Сердце билось ровно, спокойно, на душе царила редкая гармония. То, конечно, колдовал лес, в котором Кара всегда чувствовала себя особенно. Здесь беды казались пустяками, неприятности – мелочами, преграды – смешными.