Часть наших ребят уехали на практику. Мы поедем позже. Так как осталось меньше народу, чаще приходится ходить в караул. Ты спроси у военных, что это такое, а то вы, наверное, и понятия не имеете.

Жив здоров по- прежнему. Крепко целую и жду писем. В комнату никого не пускай, я приду, все равно всех выгоню. Ведь ты не забывай, не один буду жить с вами.

Остаюсь твой любящий сын

6/I – 44г

***

Здравствуй, дорогая мама!

Пишу письмо в вагоне, еду к границам Манчжурии на практику. Байкал уже проехали, сейчас круглые сопки и горы, покрытые молодняком – лесом. Нет, в пути писать нельзя: здорово трясет.

Сейчас остановились в Петровске-Забайкальском. Приблизительно треть пути проехали.

Настроение отличное. Посылаю вам фотокарточку. Это я снимался на кандидатскую карточку. Можете поздравить: принят в кандидаты ВКП (б).

Ну, всего хорошего, не скучай, целуй Леонидку.

Крепко обнимаю,

Алаев

12/V – 44 г.

***

Здравствуй, дорогая мама!

Вот я и окончил школу. Все это было так неожиданно, я успел только послать вам телеграмму. Послали меня на работу в часть. Мне не повезло. Сейчас в Алтайском крае, в село Поспелиха работаю механиком. Настроение неважное, но не унываю. Я здесь не один, с товарищами. Места здесь хорошие, правда, как следует еще не разглядел.

Жив, здоров. Да, можете поздравить – старший сержант технической службы.

От вас не имею писем около 3-х месяцев. Как у вас там дела, не знаю.

Обратного адреса пока дать не могу, мы еще в карантине.

Крепко-крепко вас целую

Рида

13/VII – 44г.

***

Дорогой и любимый братишка!

Нет слов, чтобы выразить мое недоумение. Ты, наверное, забыл про своего старшего брата? Если нет, то почему я не получаю от тебя писем? Я никогда, даже на минуту, не забываю о тебе. Да разве можно забыть своего единственного братишку? Часто вспоминаю, как мы жили вместе, как играли, ссорились, порой дело доходило до слез, а потом все забывалось. В Алексеевке ты был еще несмысленным, и находил себе лучшее общество в лице сестренки Вали. Впервые я начал тебя посвящать в свои дела – это в Лопатино: помнишь, как играли в войну, в футбол. Как в Пушкино проводили лето. Особенно мне запомнилась наша поездка по Оке в июне 1941 года. Как хорошо она началась и как плохо кончилась!

Да, ничто так не сблизило нас с тобой, как война. Помнишь, в Казани нашу жизнь, скитание по столовым, пайки… Я учил тебя «Разделу мира», и ты был отличным учеником. Одно в тебе мне не нравилось: если встретится на пути какая-нибудь трудность, ты сразу раскисал. Но зато твоя любовь к книгам, к географии, к истории, к размышлениям – во всем этом я видел свои черты и втайне радовался, что мой братишка не отстает от меня.

Помню, у тебя развилась страсть к почтовым маркам. Многие видят в этом пустую забаву. Неправда! Каждая марка – это рассказ, а несколько марок – это история. Помню, я сам отдавал все деньги, что у меня имелись, на марки.

Да, теперь это все позади. Я ушел в армию.

Восемнадцатого августа 1944 года меня подвели к небольшому двухместному самолету, выкрашенному в зеленую краску. Нос – черный, шасси голубые, на фюзеляжах курсант неумело вывел красный номер «28». Стартех сказал: «Вот, Алаев, твоя машина!»

И началась моя жизнь авиационного механика. Все лето прошлого года и осень работал, или, как у нас принято говорить, «эксплуатировал» свою старушенцию №28. Я сразу же узнал, что самолет – существо гораздо более капризное, чем женщина. Если за ним смотришь, чистишь, фильтрики промываешь, гаечки подтягиваешь – и он молодцом себя ведет. Чуть недосмотр – «Sit down please!» т.е. вынужденная посадка, самолет тебе в карман «на… ал». Хотел было самолет к себе приучить – не вышло. Мало – помалу стал сам привыкать. Так, в учебе, в знакомстве с машиной и прошли незаметно осень, моя старушка отработала свой срок, и я ее сдал в ремонт.

Чем хорошим мне можно вспомнить прошлое лето, так это дыни. Дыни и арбузы. Крепко мы их тогда «рубали», потом ночью раз одиннадцать вскакивали с койки!

Началась пора моего «безлошадия». Ходил дежурным по стоянке, но чаще дневальным – у меня зубы болели, и нельзя было работать и находиться на улице.

Останешься дневальным – полы вымоешь, печку истопишь, а к приходу ребят с аэродрома воды припасешь – умыться им. Умывались механики редко, но все же умывались.

Быстро кончились эти деньки. В ноябре я получил новенький самолет. Он и по сей день у меня. Зимой дал он мне прикурить!

Что я говорю «он»? О самолете у нас принято говорить в женском роде: «она», «жена», «патсаночка». «Генка, это твоя вверх хвост подняла?» «Боря, твоя сколько сегодня налетала?»

Зимой работали мы весь день на воздухе. Лица у всех загорелые, обветренные, как у негра – то ли загар, то ли еще что-то. Особенным неуважением пользовался у нас в зимнее время то большое и холодное, которое называется одним словом: «старт». Это место, где происходят полеты. Открытое, ветру раздолье. Кругом только снег – ни сесть, ни лечь. А машины летали, несмотря ни на что – это была наша правительственная задача, и мы заслуженно гордились ею.

Аппетит на воздухе разгорается неимоверный, так что «рубону» не хватало. Как мы выходили из положения? Очень просто!

Да, этот дом на перекрестке

Для нас построили не зря.

Невзрачен, не белён известкой

Наш ресторан «Три технаря».

Парами вкусными влекомы

Сачки – механики гуськом

Спешат на зорьке к тому дому

От глаз стартеховых тайком

Там сердобольная шинкарка

Дает им кашу, пирожки.

Они рубают. Станет жарко –

Лишь распускают ремешки.