— Ну и что?

— А то, что офицеры дважды в месяц подвергаются ротации, то есть их переводят из города на пограничные посты вдоль границы с Южным Йеменом.

— Ну, переводят и переводят... Что в этом такого?

— Я хочу сказать о двух вещах. Во-первых, я считаю, что это просто невероятное совпадение, когда объект по прошествии пяти лет с легкостью находит старинного приятеля в гарнизоне, который каждые две недели подвергается ротации.

— Мало ли что! Необычное совпадение, но вполне возможное. А какое ваше второе соображение?

— Второе соображение полностью исключает упомянутое первое. Дело в том, что в эти дни ни одна гарнизонная машина не подобрала бы по пути иностранца без распоряжения верховного главнокомандующего.

— Султана, что ли?

— А кого же еще?

— Не придумывайте! Султан загнан в угол. Зачем ему иностранец? Одно неверное движение, и ответственность за гибель заложников ляжет на него. К тому же, если это случится, американцы не оставят от Маската камня на камне. Он это понимает.

— Думаю, султан также понимает, что несет большую ответственность и за то, что он сделает, и за то, чего не сделает. А не лучше ли выяснить, что предпочли бы сделать в подобной ситуации другие? Разве такая мысль не могла прийти султану в его умную голову?

Калейла пристально посмотрела на осведомителя:

— Если предположить, что армейская машина отвезла объект на встречу с султаном, она ведь через какое-то время и обратно его привезла, не так ли?

— Да, это так! — согласился ее собеседник. Его голос прозвучал ровно, будто ему было понятно, куда она клонит.

— Получается, не сразу привезла объект назад, то есть о чем-то они все-таки беседовали. И если объект предложил какой-то выход из создавшегося положения, он не был сразу отвергнут. Так?

— Скорее всего, так, ланиса Калейла.

— Хорошо бы узнать, что именно было предложено.

— Для всех нас в высшей степени опасно не знать этого! — кивнул араб-осведомитель. — Гибель двухсот тридцати шести американцев — это катастрофа. Решается судьба нации. Моей нации, добавлю я. Так что я сделаю все, зависящее от меня, чтобы она осталась нашей. Вы меня понимаете, дорогая Калейла?

— Понимаю...

— В самом деле? У вас ведь было гораздо больше преимуществ в Средиземном море, чем когда-либо у нас, в нашем Персидском заливе. Кажется, наступило наше время. Думаю, никому не удастся нас остановить.

— Я очень хочу, друг мой, чтобы это время наступило.

— Так сделайте то, что должны, ланиса Калейла.

— Непременно! — Она достала из сумки короткоствольный автоматический пистолет, затем извлекла обойму с патронами. Вставила ее в основание рукоятки. — А теперь уходите! — сказала она. — Мы понимаем друг друга, и сейчас вам лучше оказаться в другом месте. Пусть вас там увидят, но только не здесь.

— Да благословит вас Аллах!

— Лучше отправлю объект к Аллаху! Пусть помолится об успехе своего дела. Уходите! Объект выходит из пекарни. Я пойду за ним и сделаю то, что должна. У вас в распоряжении минут десять — пятнадцать. Ровно столько, сколько нужно, чтобы оказаться вместе с остальными совсем в другом месте.

— Вы защитите нас, не правда ли? Вы — сокровище! Будьте осторожны, дорогая Калейла.

— А ему... Словом, дайте ему знать, чтобы на время затаился, а то становится чересчур назойливым!

— Я прямиком в мечеть Звади. Потолкую с муллами и муэдзинами. Святым глазам, как известно, вопросов не задают. Это недалеко. Я буду там минут через пять.

— Счастливо! — сказала Калейла и сразу направилась к фонтану.

Кендрик вышел из пекарни, повернул направо и зашагал в сторону квартала с весьма сомнительной репутацией.

Калейла остановилась как вкопанная. Он что, с ума сошел? Неужели не знает, что там запросто могут убить? А ей что делать? Черт возьми, вырядилась, как идиотка! Она сняла шляпу, затолкала ее в сумку. Нащупав рукоятку пистолета, крепко сжала ее. Господи, он погубит и себя, и ее! Как поступить? Времени для раздумий не оставалось, и она поспешила за ним.

Эван Кендрик шагал по разбитой мостовой неопрятной и неряшливой улицы. По обеим ее сторонам лепились друг к дружке глинобитные развалюхи, побеленные мелом пополам с синькой. Иногда между ними вклинивались коробки домов из песчаника — либо с пустыми глазницами окон, либо с полимерной пленкой вместо стекол, а то и просто с брезентом. Повсюду провисали оголенные электрические провода, грозившие всему живому смертельной опасностью.

Вечернее влажное тепло, смешанное с ароматами арабской еды, остро попахивало гашишем и тлеющими листьями коки.

«Вот такие дела, конгрессмен! — усмехнулся Кендрик. — Вы совсем близко от преисподней — уже и смрад доносится со сковородок, на которых поджариваются грешники». Но, если честно, точно так же воняет летом и в Нью-Йорке. А здесь, в этом своеобразном арабском гетто, вытянутом вдоль не контролируемой властями полосы Оманского залива, как и прежде — нищета, запустение, наркотики и контрабанда.