В течение всего следующего года (ей 29 лет) Эллен разрывается между этим предписанием и своей «идеей-фикс», между желанием завести ребенка и страхом потолстеть (от адекватного питания). Она во власти ужаса. Ее прежде регулярные менструации прекращаются. В целом настроение Эллен улучшается снова, но депрессия все же временами накатывает на нее из-за обманувшей опять надежды новой беременности. Она энергично работает в социальной сфере, с большим чувством ответственности, часто ходит в театр и много читает. Но как только она узнает, что за неделю прибавила 4 фунта, она рыдает и долго не может успокоиться. Когда другой гинеколог говорит ей, что хорошее питание не является предпосылкой беременности, она тут же принимается использовать сильные слабительные.

На своем 30-м году жизни Эллен еще более активна в деле социальной благотворительности. Она проявляет самый горячий интерес к людям, вверенным ее попечению, с которыми на несколько лет устанавливает личные отношения. В то же время она систематически ограничивает свое питание и постепенно становится вегетарианкой. Даже после короткой вспышки гриппа она не щадит себя. Лечение в Пирмонте13, предписанное третьим гинекологом, безуспешно. После этого она так увеличивает дозы слабительных, что каждую ночь ее тошнит, но видя, что постепенно теряет вес, очень этому радуется.

Зима 31-го года ее жизни приносит с собой быстрый упадок сил. Она продолжает также много работать, но на что-то другое ей не хватает энергии. Кроме того, она впервые дважды оказывается не в состоянии продолжить ежедневные пешие прогулки с мужем. В противоположность прежнему образу жизни она спит по 12 часов. Слабительных она принимает еще больше, а ее диета еще более скудна. Несмотря на сильную эпизодическую лихорадку, которую она утаивает от других, она выходит на улицу в надежде схватить пневмонию. Ее выражение лица меняется. Эллен выглядит постаревшей и изможденной. Однако, поскольку думает, что нашла в слабительных средство против потолстения, депрессии нет.

Весной этого года во время прогулки с мужем она вдруг делает эмоциональное признание, что живет только ради того, чтобы быть в состоянии оставаться стройной, что этой цели она подчиняет каждое из своих действий и что эта идея приобрела над ней страшную власть. Она думает, что может отвлечься работой, меняет свою добровольную работу в агентстве социальной помощи на платную, которая занимает у нее по семь часов офисной работы в день, и через несколько недель, в середине июня, она «выходит из строя».

В течение всего этого времени она еще больше оскудняет свою диету: ее вес снижается до 103 фунтов (?47 кг). В то же время она усиленно занимается расчетами калорийности, рецептами и т. д. Каждую свободную минуту она записывает в свою поваренную книгу рецепты вкусных блюд, пудингов, десертов и т. д. Она предъявляет претензии к окружающим, что те много и хорошо едят, в то время как она во всем себе отказывает. С большим умением она скрывает от них, что почти ничего не ест, накладывает на тарелку столько же, как другие, и затем тайно опустошает большую ее часть в свою сумку. Пищу, которая, как она считает, не полнит, такую, как рыба и моллюски, она съедает с большой жадностью и удовольствием. Часто по пути домой она съедает то, что купила для дома, и потом сурово упрекает себя за это. За каждым принятием пищи она обильно потеет. Теперь Эллен с мужем едет в санаторий, специализирующийся на расстройствах обмена веществ, – и поначалу следует предписаниям доктора, так что ее вес увеличивается от 99 (?45 кг) до 110 фунтов (?50 кг), но после отъезда мужа она начинает игнорировать советы врача, складывая пищу в свою сумку и тайно возвращая свой прежний вес, когда полнеет.

В начале 32-го года жизни ее физическое состояние ухудшается еще больше. Количество потребляемых слабительных возрастает до чрезмерного. Каждый вечер она принимает от 60 до 70 таблеток растительного слабительного, в результате чего страдает от мучительной рвоты по ночам и жестокой диареи днем, часто сопровождаемой сердечной слабостью. Теперь она больше не ест рыбу, исхудала как скелет и весит всего 92 фунта (?42 кг).

Эллен становится все более и более ослабленной, ложится в постель в обеденное время и ужасно мучается чувством, что «ее инстинкты сильнее, чем разум», что «все внутреннее развитие, вся реальная жизнь остановились» и что над ней полностью доминирует «всепоглощающая идея, давно осознанная как бессмысленная». Все же ее настроение довольно жизнерадостно, и ей приносит удовольствие то, что ее друзья беспокоятся о ней.

В 32,5 года она обращается к своему первому психоаналитику, молодому чуткому терапевту, который позволял себе некоторые отступления от принципов Фрейда. К ней возвращается надежда на лучшее, она снова посещает лекции, театр и концерты и ходит на экскурсии, но крайне тревожна и опять все преувеличивает. Во время отсутствия мужа с ней обязательно должна оставаться старая няня. Вскоре она начинает относиться к психоанализу как бесполезному занятию.

В своих письмах к мужу она сообщает, что теперь снова «обнажилась ее пылающая любовь к жизни», которая все же носит «непорочный характер», и в центре ее действий и мышления неизменно остается страх потолстеть. «Мои мысли заняты исключительно моим телом, едой и слабительными, и тот факт, что время от времени на горизонте я вижу появление мифической страны счастья, оазис в пустыне, который я сама для себя придумала, еще больше осложняет мой путь… Раньше было легче, когда все вокруг меня было серым, когда я не хотела ничего, кроме того, чтобы быть больной и лежать в постели. Теперь я хотела бы быть здоровой – и не платить за это дорогую цену. Часто я полностью разбита этим конфликтом, который никогда не кончается, и в отчаянии я покидаю своего аналитика и прихожу домой с убеждением, что он может помочь мне разобраться, но не вылечить».

Эллен считает, что аналитик видит ее главную цель в «покорении всех людей», в «обезоруживающей корректности и пугающей правдивости». Но она говорит, что у нее есть средство для самопроверки, что-то вроде краеугольного камня: стоит ей только спросить саму себя: «Эллен, ты можешь съесть хорошую порцию бобов или пирога и после этого не принимать лекарств?» – то, как она говорит, ее охватывает настоящая паника, и от ужаса ее бросает то в жар, то в холод. «Все правильные решения, вся радость жизни разбиваются об эту стену, которую я не могу преодолеть. Я все также не хочу делаться полнее, или, на психоаналитическом языке, я все еще не готова отвергнуть свой “идеал”». Но теперь, говорит она, ей больше не хочется умереть. Она снова любит жизнь и жаждет работы, здоровья и своего мужа, но в действительности она «не может расплатиться за это». Она считает, что отчаянность ее положения в том, что она не знает способа «помочь себе выбраться из этой ямы».