Но в последние несколько месяцев связь начала истончаться. Когда Аня рассказывала об этом, я на физическом уровне чувствовала тоску. Именно тоску. У меня сдавливало грудь. Я начинала по-другому дышать: неглубоко и редко. Я чувствовала вину из-за того, что она смотрит на меня – а я будто не могу ей что-то дать или помочь чем-то ощутимым. Я работала с образами, ощущениями – и воспоминаниями. Как из гаррипоттеровского омута памяти, каждую нашу встречу на свет выходили несколько воспоминаний – нежных, трепетных, пахнущих подростковой невинностью, юношеской страстной безапелляционностью, студенческими безумствами. Ее было интересно слушать – и за всю сессию я задавала 2–3 вопроса и делала 2–3 интерпретации. Однако я продолжала ощущать надвигающуюся катастрофу. Мне было сложно понять собственные контрпереносные реакции: это я «резонирую» с Аней или именно так – тоскливо и безнадежно – чувствует себя Шура? Я несколько раз пыталась встроить свои реакции в интервенцию типа «Похоже, Вы грустите по тому времени, когда были молодыми и беззаботными» или более прямую «Может ли быть так, что Вы сейчас испытываете необъяснимую тоску…» – но Аня делала паузу и продолжала говорить.

В конце концов я смирилась со своей ролью «свидетеля счастливого прошлого». Аня категорически не хотела расспрашивать у мужа о том, что изменилось и почему в их отношениях появилась трещина. Холодок. Остуда. Отдаление. Дистанция.

Я добавляла информацию к генограмме, изредка что-то уточняла. И удерживалась от простого вопроса: «Вы не думаете, что у него есть любовница?» Я понимала, что такой вопрос может разрушить все то светлое, за которым скрывалось НЕЧТО. Нечто странное, необъяснимое, пугающее.

Он начал задерживаться на работе…

Он начал посещать все корпоративы, с которых раньше убегал, как корейский лидер от переговоров с президентом США…

Он стал зависать в компьютере, будто решил создать собственную игру и трудится над ней не покладая рук…

Он стал иногда разговаривать холодным и отстраненным тоном…

Он стал по вечерам прогуливаться в одиночестве…

Он перестал слышать просьбы Ани и детей…

Он начал забывать о своих привычных обязанностях – о том, что он с удовольствием делал много лет…

Он перестал выгуливать собаку…

И все то, что строилось так долго, – уютная квартира, забавные послания друг другу на доске, прогулки с детьми, поездки к родителям, смешные эмодзи и игривые смски – все вдруг исчезло.

И Аня будто осталась одна.

Дети – шумные погодки 16 и 15 лет – жили своей жизнью.

Работа – а у них с мужем было одинаковое образование – приносила удовольствие.

Денег было в достатке.

Лицо и фигура в 39 были смутно определяемыми как «девушка около 30-ти» – и Бог, и родители постарались, и тренировки по кроссфиту делали свое дело.

Подруги – да.

Близкие отношения – да.

И только в одном месте было непонятно.

Шура.

До того как прийти ко мне, Аня перебрала известный каждой девушке из Урюпинска набор деактиваторов злой силы.

Сбросила три кило – хотя откуда она их сбросила? Я не видела, как было, но женщины даже перед смертью от анорексии утверждают, что они толстые.

Поменяла гардероб.

Сменила прическу.

Во время недельной командировки мужа привела дом в идеальный порядок – все прутики в гнезде лежат по местам, птенцы в порядке и радуют родителей хорошими оценками.

Впервые постригла собаку – чудную самоедскую лайку превратила в подобие пуделя, типа «от жары», но на самом деле, конечно, от тревоги. Показала фотографию на первой сессии – я почему-то пожалела самоеда.

Прочитала книжку «Размножение в неволе» – немного нового о сексе и отношениях супружеской пары. Хотя название было многообещающим, я при первом чтении (все же профессиональная литература) отключилась на пятой странице, а Аня проштудировала до конца и извлекла несколько полезных идей.

Но ничто из вышеперечисленного набора не помогло – и тогда Аня пришла ко мне. И стала регулярно, два раза в неделю, перелистывать туда-сюда «старый альбом», бережно рассказывая о каждом запечатленном в памяти «снимке» их любви.

Но, судя по всему, становилось только хуже.

Все мои робкие попытки предложить Ане все же поговорить и прояснить отношения с мужем заканчивались ужасом в ее глазах и – после длительной паузы – объяснениями, почему она не хочет об этом знать.

Потому что может узнать что-то такое, что навсегда изменит ее жизнь.

Потому что боится, что ей будет очень больно.

Потому что не хочет ничего менять.

Потому что стыдно… Страшно… Дети… Знакомые…

ЭТО длилось уже 4 месяца – два «до меня» и два «со мной».

Приближалось время летних отпусков. И мы с Аней попрощались почти на месяц – она чуть раньше уезжала в отпуск с мужем и детьми на какие-то дивные острова с солнцем и океаном, я – чуть позже на интенсив с загадочной белорусской погодой и комарами без ГМО. Но с договоренностью – если что-то (она выделила это голосом) – если что-то произойдет, она позвонит мне по Вайберу или Скайпу и мы сможем поработать.