— Знаешь этот срез?

— Да, доводилось проезжать. Давно, правда. Тут ещё кто-то остался? Мне всегда было любопытно, чем кончится их странный коллапс.

— В прошлый раз магазинчик работал. Хочешь заехать, попить кофе?

— А не отстанем от Мирона?

— Не, караван всяко медленнее, чем мы.

— Тогда давай заскочим на минутку.

В свете фар разматывается на удивление приличное широкое шоссе, слегка подзапущеное, но не заброшка. Кто-то тут ездит. Отбойники и разметку не помешало бы освежить, фонари не горят, движения не наблюдается, но если бы трассу совсем не обслуживали, то на ней бы уже почва завязалась. Это в постапных мирах быстро происходит: ветер наносит листья, песок, пыль; десять лет — и уже первая травка, через двадцать — кустики, а через сто, наверное, и следов не найдёшь.

— Тебе будет интересно, солдат, — внезапно вспомнила про меня Аннушка. — Здесь однажды, давно, провели один смелый эксперимент.

Надо же, а я думал так, багажом еду.

— В этом срезе шарахнул коллапс, и быть бы ему пусту — аборигены накопили до чёрта оружия, и ручки у них так и чесались. Но вышла редкая оказия. За миром, в рамках научного исследования, приглядывала Конгрегация. Тогда у Школы появились компьютеры, и все на них на какое-то время помешались — пытались обсчитывать, выводить закономерности, искали маркёры предколлапсных состояний и всё такое. Следили за несколькими срезами, где предполагали возможность коллапса, этот был один из них.

— И что с ним сделали? — спросил я.

— Коллапсным фактором тут была война.

— А что, бывает иначе? Мне казалось, что люди везде друг друга режут почём зря…

— Чаще всего, — согласилась Аннушка, — но есть и исключения. Из-за них не удаётся всё свести к антропогенному фактору. Есть альтернативная теория: что война не причина, а следствие, то есть коллапс через неё реализуется, а не она приводит к коллапсу.

— Что пнём по лбу, что лбом об пень, — прокомментировал я.

— Может, и так, но есть нюансы. Ладно, речь не об этом. В общем, тут решили попробовать предотвратить коллапс, сделав так, что люди раздумали воевать.

— А так бывает? Как по мне, они скорее расхотят жрать и трахаться, чем истреблять друг друга.

— Нет, не бывает, но корректоры расстарались. Как именно это было сделано, без понятия, хотя подозреваю, что использовали кайлитов… Впрочем, неважно. Аборигенам в некотором смысле слегка промыли мозги. Проснулись они однажды утром — а воевать не хочется. Вчера ещё сапоги начищали и точили штыки, а тут смотрят друг на друга и вообще не вдупляют — а нафига это всё? С какого хрена? Ради чего? Да пофиг же, на самом деле!

— Круто, — оценил я. — Нашим бы такую клизму в мозг.

— Не спеши, не так красиво в итоге. Оказалось, что война в башке не отдельно лежит, а связана с кучей разного. И расхотев воевать, они расхотели вообще всё — работать, учиться, размножаться… Паралич мотиваций. Мне потом один умник объяснял, что дело в конкурентных механизмах. Война, мол, — вершина внутривидовой конкуренции, и единственный способ от неё избавиться — выпилить всю конкуренцию целиком. Но без неё местным стало вообще всё глубочайше пофиг. Потому что человек не начинает напрягаться ради просто пожрать, одеться и потрахаться. Ему надо пожрать вкуснее, чем другие, одеться круче, чем другие, и бабу, чтоб остальные завидовали. Быть лучше других хоть в чём-нибудь. А когда это выключили, получился целый мир отмороженных пофигистов. Так, кое-как шевелились, чтобы с голоду не сдохнуть, не больше.

— Но ведь не сдохли? — спросил я.

— Нет, вроде бы. Когда я тут в последний раз была, тут даже что-то вроде бизнеса наблюдалось.

— Бизнес без конкуренции? — усомнился я.

— Ну… Такой, на полшишечки. Просто люди делали всякие штуки для других людей. Не ради карьеры, не ради денег, а просто по приколу.

— Звучит сомнительно.

— Сам увидишь. Как раз подъезжаем.

Машина сбросила скорость, и мы плавно подкатились к придорожной заправке, совмещённой с кафе, минимаркетом и мотелем. На парковке пусто, но окна светятся. Мы запарковались у самых дверей и вышли.

Внутри несколько столиков, у которых надо стоять, а не сидеть. Стойки с небольшим ассортиментом дорожных товаров, витрина со снеками, кофейный аппарат. И пожилой мужчина, читающий газету.

— Привет, — сказал он, посмотрев на нас поверх очков, и вернулся к чтению.

— Кофе сварите? — спросила Аннушка.

— Если хотите.

— Хотим.

— Тогда сварю. Эй, ты, тебя я помню. Выпить нет, даже не спрашивай, — обратился он к Донке. — А караван твой часа три как проехал, если тебе интересно.

— И как они? — спросила Аннушка.

— Спешили, вроде. Так-то мне пофиг. Кофе попили, в сортир сходили и дальше поехали. Сортир там, если что, — показал он рукой.

Я благодарно кивнул и заковылял на костылях в нужную строну. Чёрт его знает, сколько ещё ехать придётся. Когда вернулся, меня ждала кружка кофе.

— Откуда у вас кофе берётся? — спросил я.

— Привозят, — равнодушно пожал плечами мужчина. — И наши, местные, и ваши, путешественники.

— И чем вы за него расплачиваетесь?