Ужас наполнил меня, и мир, казалось, замедлился, когда я поднял глаза, мой отец был всего в футе от меня, с пистолетом в руке, щурясь в прицел и направляя его на раненую собаку. Я открыл рот, чтобы закричать, но мой голос, похоже, не сработал, и только ужасное бульканье поднялось из моего горла. Мои руки потянулись вперед, к Джексону, который сейчас смотрел на меня с ужасом на мордочке, его глаза умоляли меня о помощи.

Мой отец пытал его. Он был переломан и полумертв, но все еще пытался уползти. Сбежать. Я знал, каково это. Я знал, на что это похоже.

Что-то громко звякнуло у меня в голове, перед глазами появились черные точки, мир вокруг меня покачнулся, словно началось землетрясение, но только у нас во дворе. Над нами было голубое небо. Наступила тишина. И стало безопасно.

Но не здесь. Только не здесь.

Раздался выстрел, и верхняя часть тела Джексона рухнула на траву, кровь лилась из дыры в его голове, а тело стало неподвижным. Безжизненным. Тогда мой голос прорезался, вырвавшись сквозь ужас, мой крик разорвал тишину, когда все погрузилось в полную тьму.

Я проснулся на полу кухни, горло саднило, голова болела.

— Там там.

Голос матери.

— Не торопись. Ты потерял сознание, глупый мальчик.

Я застонал и подтянулся, комната поплыла, когда я поднес руки к голове и потратил минуту, чтобы сориентироваться. Как только худший туман рассеялся, я опустил руки, открыл глаза и уставился на сцену передо мной. Мой отец сидел за столом, его руки и ноги были привязаны к стулу скотчем, во рту был кляп, а из раны по лицу текла кровь. Он следил за мной своими широко раскрытыми остекленевшими глазами, пока я поднимался на ноги и смотрел на мать, которая небрежно прислонилась к стойке со стаканом лимонада в руке. Она протянула его мне.

— Выпей. Это очень освежает.

Я взял у нее стакан. Лимонад был моим любимым напитком, и мне очень хотелось пить. Я выпил все до последней капли, прежде чем поставить пустой стакан на стол и вытереть рот тыльной стороной ладони.

— Лучше? — спросила мать.

Я кивнул, мои глаза теперь были прикованы к отцу, выражение его лица изменилось. Я никогда не видел, чтобы он выглядел испуганным или растерянным, и я был одновременно загипнотизирован и напуган.

— Я ударила его лопатой, — объяснила она с тихим звенящим смехом. — Хороший удар, и он упал, как мешок с камнями. — Она свела руки вместе, как будто с ее стороны это не требовало большого усилия.

Затем мать оттолкнулась от стойки, скрестив свои тонкие руки на груди, ее красный атласный жилет натянулся на груди, блестки на ее короткой черной юбке с рюшами рассеивали свет. Мама всегда держала себя стройной и подтянутой, имела фигуру модели купальников. Она вздохнула.

— Я больше не могла этого терпеть, — объяснила она. — С меня хватит! — мы с отцом подпрыгнули от ее внезапного изменения тона и громкости. Очевидно, никто из нас не привык слышать, как мать кричит или выходит из себя. — Собака стала последней каплей.

Собака. Джексон. У меня вырвался стон при видении, вызванным его именем. Его страдания. Мать немного колебалась, но я изо всех сил старался поддержать ее, глубоко вдыхая, пока она не стала более уверенной.

Теперь она была спокойна. Тверда. Как только ее гнев остыл — она снова взяла себя под контроль. На ее лице мелькнула теплая улыбка, и она сделала несколько шагов к столу, стуча высокими каблуками по полу, взяла колоду карт и позволила им мастерски и без усилий скользить сквозь ее тонкие пальцы, так, как я никогда не умел.

Когда моего отца не было, мы с мамой играли во всякие игры. Карточные игры были ее любимыми, но мы также играли в шахматы, шашки и иногда — если у нас было время — в «Монополию». Она также подчеркивала слова в моих книгах, чтобы составить для меня секретные послания, которые отец никогда не найдет. Мать была гением в играх, и как бы я ни старался, мне никогда не удавалось победить ее.

Никто не мог победить мать.

— Дэнни Бой, — говорила она мне. — Думай о жизни как об одной большой игровой доске. Если ты владеешь фигурами, если ты мастер каждого хода, то ты своего рода бог. Если ты решишь играть, всегда, всегда играй до победы.

Мне понравилась идея контролировать доску, контролировать жизнь и создавать свои правила. Я часто представлял отца пешкой, которую брал и ставил туда, куда мне хотелось, перемещая его по своей прихоти. Или, может быть, полностью смести его с доски, чтобы он вообще больше не существовал.