Хоть Глинда и говорила уверенно, но было заметно, что слова ее во многом просто бравада. Может, они с Дороти и выиграли, но не вышли сухими из воды. Дороти выглядела старой и дряхлой, кожа ее оставалась тошнотно-зеленой, и даже Глинда казалась измученной. Собранные в пучок волосы волшебницы растрепались, доспехи в паре мест были пробиты, а на руке, от плеча к локтю, растянулась огромная рана. Если бы у нее еще оставались силы, Глнда сделала бы с нами все, что хотела. Но она медлила. А это означало, что они попали в трудное положение, желали они это признать или нет.

Дороти с раздраженным стоном покачала головой, стараясь показать, будто ей действительно все абсолютно без разницы.

— С ними слишком много проблем, — заявила она. — Мы снова контролируем Озму. Нашли то, за чем пришли. Радужная фея со своей зверушкой мертва, а этот мерзкий так называемый рай сгорел до основания. Вскоре мы сделаем то же самое с местом, которое я некогда звала домом. Давай-ка пойдем отсюда.

— Твое желание — закон, — проговорила Глинда. — Пока-пока! Цветка была прекраснейшей хозяйкой, но даже самое замечательное чаепитие когда-нибудь подходит к концу. Мы с Дороти опаздываем на очень важную встречу, правда ведь, душа моя?

— Да, несомненно. — Дороти опустила глаза, рассматривая тела на земле, а потом бросила на меня короткий взгляд. — Терпеть не могу оставлять после себя такой бардак, но, думаю, девчонка из трейлерного парка в свое время уже успела порыться в помоях. — Она едва заметно мне подмигнула. — Правда, я не скажу, что знаю, как это бывает.

Скованная цепями Озма, висящая все там же, на месте Пита, внезапно ни с того ни с сего громко завизжала. Ей понадобилось много времени, чтобы прийти в себя, но теперь принцесса, кажется, поняла, что стала пленницей.

— Приказываю тебе! — закричала Озма. — Именем древней магии, что…

— Вот он, так любимый нами королевский дух! — сказала Глинда, едва не лопаясь от смеха.

Дороти махнула рукой: цепи затянулись туже, и Озма затихла. А потом Глинда щелкнула пальцами, и все трое исчезли в облаке розового дыма и блесток.

Глинда, Дороти и Озма исчезли. Водопады и острова, парящие вокруг них, были разрушены. Из-за горизонта поднималось солнце, и багровые небеса были полны пыли, пепла, тлеющих угольков и жалких останков поджаренных радуг.

Вдали, на месте, где раньше была Радужная цитадель, теперь возвышался лишь колыхающийся столб сине-черного дыма. Кадр, на котором запечатлено незадавшееся утро после вечеринки-сюрприза.

Мы с Ноксом не могли даже посмотреть друг другу в глаза. А Ярк застыл, стоически глядя на развалины островов, и солнце медленно поднималось над его головой. Он вытряхнул из портсигара одинокую сигарету.

— Моя последняя, — проговорил Ярк. — Как полагаю, навеки. Больше не осталось радуг. Наверное, стоит ей насладиться, а? — Но, вместо того чтобы поджечь сигарету, он аккуратно положил ее обратно и похлопал ладонью портсигар, словно тот — истинное сокровище.

Ярк подошел к неподвижному, безвольному телу Многоцветки и, опустившись на колени, коснулся ее лица.

— Она была нечто, — сказал он. — Слово даю, никогда не понимал, что она во мне нашла. Ну правда, — и склонился для поцелуя.

Губы Ярка коснулись ее, и тело Многоцветки в последний раз засияло. Когда он отстранился, маленькая слабая желтая искорка сорвалась с ее рта, принимаясь поедать саму девушку, пока та не стала бесформенной лужей, переливающейся всеми цветами радуги, словно нефть на свету. Когда тело окончательно потеряло форму, лужица начала вытягиваться, взмывая в небо дрожащей светящейся полосой, сперва медленно, потом все быстрей. Радугой.

Мы смотрели, как она утекает. И когда потухла последняя радуга, Ярк обратил внимание на Хитклиффа. Он осторожно развязал ленточку на подбородке гигантского кота и снял дарованный Многоцветкой рог.

— Вот, — сказал Ярк, протягивая его Ноксу. — Это может пригодиться. Знаете, он же настоящий, от реального единорога. Цветка забрала рог себе, когда одно из этих глупых созданий умерло, врезавшись в окно кухни. Бедняги даже дурнее птиц. Боже, с тех пор целая вечность прошла. Но все же найти хоть один рог — редкость. И он волшебный, может творить всякие безумные фокусы. Еще увидите.

— Не хочешь оставить себе? — поинтересовался Нокс. — Он должен быть твоим.

— Нет… Я только печалиться буду. Да и что мне с ним делать? Он, скорей всего, просто потеряется, как все остальное. А мне опять пора в путь.

Ярк провел за ухом и вытянул золотистую пуговицу.

— Мой личный фокус, — пояснил он, держа ее на утреннем свету. — Но хороший. Родители всегда говорили, что я ярок, как начищенная пуговка. Цветка же понимала, как я скучаю, когда она пытается держать меня взаперти, так что специально наколдовала их, чтобы я мог уйти в любое время, когда только пожелаю. «Не хочу, чтоб моя птичка сидела в клетке», — говорила она. Даже не парилась, когда я порой сваливал, не сказав, когда вернусь. Ну да ладно. У меня лишь парочка осталась, но думаю, они и не нужны больше. Сюда-то уже не вернусь, наверно…