– Мама, Кира голодная, где у нас бутылочка?– осведомилась женщина у застывших от изумления родителей.

– Ох, Хелен… да-да, сейчас! – и бабушка помчалась по лестнице на кухню за совсем позабытой бутылочкой.

Хелен прижалась к плечу Джейн щекой.

Кира озадаченно сосала пальчик.

***

Джейн проработала у них еще три месяца и стала настоящим другом семьи. Мистическая «Утешительница» оказалась человеком веселым и добрым, любящим готовить разные вкусные вещи, простым и общительным. Вскоре работать в их доме – одна кухаркой, другая горничной – перебрались две молодые смешливые соседки Джейн, они во всем слушались ее, и в доме впервые за долгое время все встало на свои места, и жизнь потекла размеренно и спокойно. Она была бабушкой многих пухленьких кудрявых внуков, которые в выходные дни – которые теперь, при помощниках, вновь появились у Джейн – не вылезали от бабушки, причем вместе с кошками, каждый со своей. Но рядом с Джейн все как-то быстро упорядочивалось, ни внуки, ни кошки совсем не хотели ругаться и драться, зато о веселых проделках и тех, и других Джейн любила рассказать хозяевам, когда у них было неважное настроение – и настроение менялось.

Джейн заходила к ним даже в свой выходной, в воскресенье, рано-рано утром: обнимала Хелен, целовала Киру, быстро помогала со всем, с чем именно в эту минуту особенно нужно было помочь, потом отвешивала легкий поклон: «До свиданья, хозяева, иду молиться!» Вся семья уже знала, что по воскресеньям Джейн, намотав на голову блестящий тюрбан выше обычного и надев расшитую золотыми нитями юбку, куда-то пойдет молиться, никто никогда не спрашивал, куда и, главное, кому: все были уверены, что Джейн-то уж точно знает, как правильно, и именно так и нужно.

Они даже рассказали Джейн историю рождения Киры. Эта чудесная история, скорее похожая на сказку, была чем-то вроде семейной тайны, которую рассказывали только самым близким людям. У Хелен и ее супруга, так друг друга горячо любящих, около двух лет не было детей. Врачи уверяли, что это еще не срок, супруг не унывал, но Хелен начинала бояться. И даже когда муж просто предложил поехать отдохнуть на морское побережье, где заодно надеялся уладить пару дел, бедняжка Хелен расплакалась: она решила, что это очередная рекомендация врачей, которая может не помочь.

На отдых, однако, они поехали. Дом, который они сняли, принадлежал двум женщинам, матери и дочери, родом с совсем других морских далеких берегов. Женщины приняли молодых радушно и сразу пригласили к себе в гости: они жили по соседству.

Хелен сразу привлекли фотографии, висевшие в гостиной хозяек. Подписей на родном языке женщин она разобрать не могла, но на одной фотографии, вставленной в раму, было прекрасное здание храма, – в такой она никогда в жизни не заходила. А вторая… Со второй на Хелен глядела изображенная кем-то древним прекрасная, совсем юная женщина с младенцем на руках. Изображение было скорее строгим и темным, но от него шло такое тепло, что Хелен надолго замерла около него. Вечером Хелен, идя с прогулки, остановилась у кованой калитки хозяек и какое-то время всматривалась в окно: там, у изображения прекрасной женщины, горел масляный светильник, и нежные лица матери и ребенка, озаренные этим живым светом, казались загадочными и одновременно родными.

Поведение гостьи не осталось незамеченным, и на следующий день дочь хозяйки уже стучалась в дверь к молодым. В ее руках была точная копия этой фотографии, только чуть меньше. Хелен радостно разместила ее в гостиной. Муж, которому приходилось часть дня отсутствовать, был доволен, что жена отвлеклась от тяжких мыслей и улыбается, а Хелен… А Хелен, оставаясь в одиночестве, начинала разговаривать с дивной незнакомкой на фотографии. Она рассказывала ей о себе, о своих чувствах и страхах, а главное – о том, как она хочет вот так же, как эта прекрасная женщина, держать на руках своего ребенка. Сначала она плакала во время своих странных «бесед», но вскоре слезы больше не душили ее. Она продолжала повторять, как мечтает о малыше, но в этих словах больше не было страха и беспокойства: напротив, в ней появилась какая-то добротная уверенность, что малыш обязательно придет в их жизнь.

Однажды утром она почувствовала себя необыкновенно оживленно. Птицы пели радостнее, чем всегда, за ее окном, ярче светило солнце. Она надела вместо домашних брюк длинную розовую тунику, причесала волосы, полюбовалась цветами, что росли под самым окном. И вдруг поняла, что хочет…кольцо. Любой, кто знал Хелен, несказанно бы удивился: в молодости она носила только особые, вычурные украшения, позже и вовсе перестала их носить. Отец с удовольствием одарил бы любимую дочь любыми драгоценностями, но она этого не хотела. А в то утро ей захотелось, чтобы на ее пальце блестело колечко. Тонкое золотое колечко с маленьким камушком. Она сказала об этом мужу, муж кивнул и умчался на встречу, радуясь, что хоть как-то сможет компенсировать жене свое отсутствие в такой погожий день, а Хелен вдруг поняла: это не ее желание. Это желание, которое она приняла с такой нежностью и умилением, принадлежит совсем другому человеку. Маленькому и уже любимому. Она обхватила себя руками, будто пытаясь обхватить того, с кем она теперь составляла одно целое, и жизнь ей показалась огромной-огромной, солнечной-солнечной, как этот день и эта равнина от самых морских волн до невысоких гор на горизонте.

Через неделю можно было уже точно утверждать: Хелен была беременна. Молодой супруг чувствовал себя на седьмом небе от счастья. Даже прежде чем сообщить родителям Хелен радостную новость – родители мужа, увы, покинули этот мир еще до их свадьбы – молодые направились к хозяйкам, как раз ждавшим их к чаю. Хелен рассказала без утайки о своих разговорах с незнакомкой и о том, какое это чудо – долгожданный младенец. К их удивлению, женщины переглянулись, а потом со слезами бросились обнимать друг друга, обнимать и целовать Хелен. Среди их радостных возгласов на родном языке будущая мать различила только созвучие «Кира». Хелен, слышавшая где-то такое имя, решила было, что так зовут незнакомку с фотографии. Позже она узнала, что Кира – произносили это слово женщины немного иначе, чем имя, с протяжным «а» – означает «Госпожа», именно так хозяйки между собой называли прекрасную женщину, и Хелен укрепилась в решении дать дочери – а она почему-то была уже уверена, что родится дочь, – имя «Кира». Второе изображение добрые женщины подарили молодой семье, оно долго висело в зале дома, где молодые жили вместе с родителями, но было по ошибке убрано и спрятано куда-то в день скорбной вести вместе с другими фотографиями.

Джейн, услышав об этом, обеспокоилась и попросила разрешения найти и вернуть «картину». Вместе с бабушкой Киры они вытащили коробки, развесили фотографии по местам, а то самое изображение Джейн аккуратно обтерла чистой тряпицей и положила отдельно, на столик. Когда в гостиную вошла Хелен, мать испугалась: ей казалось, что дочь вспомнит день горя и вновь впадет в свое странное и страшное состояние. Но Хелен только улыбнулась – и еще больше разулыбалась, когда Джейн вложила в ее руки фотографию женщины с младенцем на руках. Фото было решено повесить над кроваткой Киры – так, чтоб девочка всегда могла его видеть.