Чтобы глотать поменьше пыли, Кон Конагер завязал нижнюю часть лица платком. Лишь однажды он обернулся, чтобы еще раз взглянуть на хижину, но она уже почти скрылась за огромным серым облаком, поднятым табуном.

Экое гадство, сказал про себя Кон, бросить женщину с двумя детьми в таком месте. Но говоря так, он знал, что зачастую люди здесь не имеют выбора. В этой стране требуется рисковать; иногда риск оправдывается, иногда нет.

Он не вспоминал о Кайове Стейплзе, дерзком человеке с репутацией бретера, который, по слухам, уже застрелил двоих — одного в Тин-Kan, в Колорадо, а другого в Мобите, штат Техас. Конагер на своем веку много перевидал таких типов, которые полагали себя большими мастерами в стрельбе, и даже помогал хоронить одного из них. Они появлялись и исчезали.

Он почесал щетину на щеке и, вполглаза вглядываясь сквозь пыль, подумал, что неплохо бы откочевать на зиму в Тускон или даже в Калифорнию. Пару раз он нанимался водить туда стада — это гораздо приятней, чем подставлять спину северным ветрам в Техасе или Нью-Мексико.

Молодость прошла, и пора бы уже где-то обосноваться. Двадцать два года провел в седле, настало время сменить его на уютное кресло на какой-нибудь веранде, или, уж на худой конец, провести хотя бы зиму в каком-нибудь сказочном отеле в Колорадо.

Тут Кон фыркнул, выражая презрение к самому себе. Какие там отели? Ему сапоги-то новые не на что купить. Он всего лишь ковбой за тридцать долларов, и на большее рассчитывать не приходилось.

Они гнали лошадей на рысях и, хотя солнце клонилось к закату, продолжали двигаться вперед. До следующей станции осталось не так уж далеко, и если поторопиться, то можно рассчитывать на теплую ночевку и готовую еду.

Крис Малер подъехал к Конагеру:

— Как считаешь, есть смысл спешить?

— Мы вроде как деньги за это получаем — чего ж время тянуть? Уложимся до полуночи — хорошо, а мустангам ничего не сделается: умотай их сегодня — завтра они опять как огурчики.

На станции Ред-Рок числилось два служащих, но, когда табун влился во двор, никаких признаков их ковбои не заметили. Мак-Гиверн подъехал к загону и открыл ворота. Лошади почуяли воду в поилке и устремились к ней.

Только когда Малер заколотил кулаками в дверь, они осторожно приоткрылись.

— Кто там? — послышался вопрос.

Кон Конагер рявкнул в ответ:

— Апостол с Божьей грамотой! Открывайте, сукины дети, пока я все тут не разнес!

Скрипнули петли, и перед ними предстал человек в нижнем белье, с ружьем в руках.

— Расседлывайте коней и заходите. Я поставлю кофе на огонь.

Отведя лошадь в загон, Кон присоединился к остальным. Нежа в негнущихся пальцах чашку с кофе, чувствовал себя замерзшим и усталым. Если оставаться зимовать в этих краях, надо хоть куртку из овчины или бизоньей шкуры себе сообразить, а уезжать, когда Кайова ведет воинственные речи, нет резона… Придется повидаться с ним. Может, все треп, однако кто его знает…

В промежутке между двумя чашками, в ожидании бобов и кукурузной лепешки, он стянул с себя сапоги. На носках обнаружилась новая дыра. Это напомнило ему анекдот о ковбое, который как-то раз по весне собрался помыть ноги и увидел на себе вторую пару носков, о которых не знал.

Кон снова наполнил свою чашку и отхлебнул кофе, глядя в огонь. В пламени, плясавшем в очаге, сконцентрировался целый мир уюта, а он последнее время повсюду ловил его признаки.

Станционному смотрителю было лет пятьдесят, если не больше, а конюх еще старше, однако они сумели найти свой очаг. Чем дальше, тем тяжелее становится жить бродягой. Холод донимает, все неприятней ночевать на голой земле. Человеку в его возрасте следует обязательно обзавестись домом — каким-нибудь местом, где можно повесить шляпу на гвоздь в ожидании заката.

Не так страшен закат, если, ожидаешь его в своем гнезде, с миром в душе, глядя на свой пасущийся скот. Кон повертел сапоги. Каблуки стоптаны, подметки истончились. Какая удача, что он наездник, а не пешеход, а то бы они в момент развалились.

Он никогда не имел своего дома. Его мать умерла, когда ему исполнилось четыре года, а отец подрядился на строительство железной дороги и не вернулся назад. Кона взяли к себе тетушка с дядюшкой, но он за это на них работал. Господь милостивый, как работал! Тетушка не упускала случая напомнить ему, что его отец не вернулся… Что ж, очень многие, ушедшие на Запад, не вернулись. Их ли в том вика?

И совсем необязательно числить гибель их на совести краснокожих. Многих свела в могилу холера, еще больше — голод и жажда; кого-то убили типы, подобные Кайове Стейплзу, охотники за репутацией. Если человека, едущего в одиночку, сбросит посреди прерии лошадь, или он окажется на пути несущегося стада бизонов, и его поднимет на рога бык, или он не справится с течением, переправляясь через реку… на Западе можно погибнуть сотней способов, и ни один не лучше других. Он и сам, похоже, кончит жизнь подобным образом.