– Вот бы они меня видели сейчас, визжали бы от восторга, – Мишаня знал, что подружки его были избалованы, жестоки, извращены, выискивали любые возможности для получения запретных удовольствий.

– Поспорили бы, сколько продержусь, и сколько дырок во мне будет к завершению этого шоу. Он уже выцеливал движущиеся силуэты, старался при этом восстановить дыхание и подготовиться к следующей, очевидно, последней попытке уйти. Мишаня выстрелил четыре раза, но не для того, чтобы попасть, это было невозможно на таком расстоянии, надо было прижать их секунды на две-три. Поднялся, прыгнул на стопку поддонов, взмахнул руками, цепанул край забора и сразу же подтянулся вверх, закинув туда же ногу колено правой ноги. Раздался треск автоматных очередей, полетели деревянные щепки и бетонная крошка от забора. Но Мишаня уже перевалил свое большое тело на другую сторону, упал на корточки, кувырком скатился с небольшого откоса.

– Вот подстава, – перед ним была череда частных гаражей, тянувшаяся метров на двести вплоть до первых многоэтажек этой убогой окраины стылого и равнодушного ко всему города. Менты, конечно, уже перекрыли выезд с территории, сейчас начнут прочесывать, – Мишаня думал ясно, как всегда в схватках. Тренер иногда даже ругал его за излишнее спокойствие, за уравновешенность, которая могла мешать в самые критические моменты. Это только говорят, что ясная голова – это всегда хорошо. Иногда ярость, безумие риска и отчаянное усилие только и могли перевесить в борьбе. К примеру, так боролись многие ребята с Востока. Мишаня удивлялся, почему они такие злые, отчаянные, яростные до конца, даже если безысходно проигрывали. Сил своих не жалели, не рассчитывали. С ним, как и со всеми русскими спортсменами, бились отчаянно, а проигрывая, могли сорваться и полезть в драку, самим себе навредив в результате.

Зла на них он не держал, как, впрочем, и на всех людей, встречавшихся в его сумбурной жизни. Кроме судейских и ментов. Тогда, больше тридцати лет назад, ему дали огромный срок ни за что, исковеркали ему жизнь, скомкали и выбросили в мусор надежды и планы. Ни милиция, ни следователи, ни прокурор, ни адвокат, ни судьи ничего не хотели понять, ни во что не вникнуть. А про тюремных, про конвоиров и тамошнее начальство и говорить нечего.

Конец ознакомительного фрагмента.