Шрифт:
Нет, нет, любезный Савва!*
В угодность я твою не буду рассуждать,
И шестистопными, аршинными стихами
Не стану твой язык и слух отягощать,
Клянуся краткими строками тебя пленять и услаждать!?
___
Когда Затей охолодился,
И жар его когда потух,
Он в важны мысли углубился,
К восторгам Марьиным был глух.
И Марья как уж ни кричала,
Чего ни делала она?
Плясала, топала, скакала,
Вот как прямая Сатана!
То дочку чмокнет, то к Затею,
То мигом к сыну подбежит.
Чуть-чуть себе не сломит шею,
Никак на месте не сидит,
Ревёт от радости, мяучит,
Пищит,
Визжит,
Кричит,
Ну, словом, чёрт старуху мучит!
Затей же всё молчит, молчит,
То лоб почешет, то скривится,
И кто не знает, заключит:
Решить проблему он трудится.
Но не в проблеме дело было,
Начто ему проблемы знать?
Но вот его что суетило:
Не знал, как деточек назвать.
Сергей, Улас, Кирбит, Лаврентий,
Демьян, Степан, Трофим, Самсон,
Лука, Фома, Давид, Аксентий,
Михайло, Прохор, Спиридон,
Лукерья, Анна, Евдокия,
Марьяна, Мавра, Тимофей,
Федора, Фёкла, Прасковея,
Кулина, Марья, Дорофей,
Пётр, Павел, Александр, Василий,
Роман, Никита, Алистрат,
Ефим, Игнат, Кузьма, Перфилий,
Пантелеймон, Егор, Панкрат...
Все, словом, святцы до листочка
Дед бедный тихо прошептал,
Однак для дочки и сыночка
Он выбрать имени не знал.
«Зачем ты, старый дед, косишься, –
Затею Марья говорит, –
О чём, кручинишься, морщишься?
Перемени медвежий вид.
Вот деточки! Любуйся ими,
Маленько с ними поиграй». –
«Прошу тебя, речьми такими,
Старуха, мне не досаждай.
Недаром говорят: старухи
Куды охочи до вранья,
И пренесносны лепетухи.
Послушай, старая, меня:
Зачем кривлюся, есть причина,
Зачем невесел, тоже есть:
Не ты ль для дочери и сына,
Не ты ли имя можешь сплесть?»
На это Марья так сказала:
«Я имя дочке уж дала,
Не думала, не хлопотала,
А Уткой просто назвала». –
«Дочь Уткой назвала! Ты права:
Дочь из утиного яйца.
Тебе, старуха, честь и слава,
Да как назвать бы молодца?
Давай, старуха, попытаем,
Час добрый, может, приберём;
Да как бы нам его?» – «Утаем,
Родимый батька, назовём».
Тут дед Затей от умиленья
Старуху начал обнимать:
Какие ж делал он движенья,
Нельзя никак их описать,