– Эта книга, мне кажется, более чем сверхлюбопытна.

– Чего? – не то не понял, не то не расслышал отец.

– Сверх более чем любопытна, – задумчиво ответил сын, окончательно введя отца в замешательство, но, не обращая на него внимания, с головой погрузившись в чтение заголовков статей и просмотр красочных иллюстраций.

"Переучился малец. Пора завязывать с грамотой. Видать, и впрямь ни до чего хорошего это занятие не доведёт", – заключил между тем Горюня, с родительской озабоченностью глядя на вихрастую башку сына.

Журнал был намного тоньше, но имел больший формат, нежели справочник, в отличии от которого, глянцевые страницы были пропечатаны фотографиями из чужой мира, пока ещё неведомого молодому кутнику. У Крохи создалось впечатление, будто шёл человек или какой-нибудь странный зверь по своим делам, а для домовёнка все звери, кроме котов и собак, были странными, его вдруг остановили и большими невидимыми ножницами вырезали из его жизни вместе с окружающим пейзажем, а затем аккуратно поместили на страницу журнала. На тех страницах были изображения невиданных городов, диковинных цветов и недосягаемых в высоту деревьев, подле которых люди выглядели размером с муху. Но самое главное, что увидел домовёнок на этих страницах, было море. Оно было бирюзовое, влекущее свежестью и прохладой, окаймлённое белым песком тропических пляжей. Ещё оно было тёмно-синее, прикрытое серым небом без облаков и грозно ощетинившееся оскалом чёрных утёсов. Оно было разное, но манило к себе неподдающейся пониманию, зачаровывающей, опасной красотой.

Разглядывая цветные иллюстрации с затаённым дыханием, Кроха спросил у отца:

– Па-ап, а в тех местах, откуда вырезали эти картинки, теперь прямоугольные дырки? Ведь если из кусочка ткани вырезать квадратик, чтобы пришить его заплаткой на портки, то на ткани будет квадратная дыра!

Отец не упустил возможности весело расхохотаться, но всё же объяснил обидевшемуся Крохе его детское заблуждение:

– Ну, уж нет, сынок! Чему не бывать никогда, так это квадратным дыркам в пространстве. И любым другим дыркам тоже! Сколько я ни живу на свете, сколько таких вот картинок в разных журналах да газетах не видел, а подобных дырок в природе отродясь не встречал! У людей агрегат специальный имеется, Фотоаппаратом наречённый, с помощью которого люди похожие картинки сотнями штампуют. И имя им – Фотоснимки! К примеру, взять портрет, что стоит в гостиной в красивой рамочке. Жильцы наши на нём в обнимочку стоят да на улице под деревом зелёным улыбаются. А ещё они по квартире нашей ходют, топают, ругаются иной раз, только их и слышно. Стало быть, никто их из жизни не вырезал, и улица в целости и сохранности стоит, совсем не дырявая даже. Так что, выходит, фотоснимки в журнале точно также примастырили, только с видом иным! Вот как-то так! Хотя, признаться, название журнала меня слегка смущает. " Вокруг света" – чтобы это значило?

– Ой, папа, да что тут непонятного! В комнату заходишь, свет себе включаешь и начинаешь вокруг люстры хоровод водить, или просто бегать вокруг неё, если один ты, к примеру, в комнате! Или не знаю, что ещё они там со светом делают! Может, вокруг пальца его обводят, обманывают, то есть. Они – люди, им виднее, – торопясь поглазеть на фотоснимки, не глядя на отца, добавил Кроха.

В тот день у домовёнка не было занятий, ведь он был погружён в раздумья, разглядывая красочные снимки и пока ещё с трудом читая подписи под ними. Отец же молча сиганул со шкафа на кровать и пошёл помогать людям лепить пельмени.

Мало-помалу молодой кутник освоился с человеческой грамотой и уже исписал особенно понравившимися словами кусок обоев, старательно выводя каждую букву огрызком карандаша. Грифель постепенно истирался, и Кроха всерьёз опасался, что рано или поздно наступит момент идти точить карандаш, ведь нож ему строго-настрого запретили трогать родители. А он уже не маленький, он писать и читать умеет не хуже многих.

Время летело за изучением журнала незаметно, и читал Кроха уже вполне сносно, не разжёвывая каждую букву, но пробегая текст целиком, проглатывая абзацы, даже не замечая этого. Буквы сами, будто дрессированные, складывались в слова, а слова – во фразы, фразы в предложения, смысл которых Кроха не всегда понимал, а если и понимал, то не полностью или даже по-своему. Тем не менее, для него было здорово ощутить свою причастность к неизвестному до сих пор миру, который окружал его город, в котором стоял его дом, в котором была квартира, в которой он жил со своей семьёй. И маленький домовой, сидя на высоком шкафу в своём укромном уголке, погружаться в этот мир с головой.

Домовёнок не задумывался в то беззаботное время ни разу о том, как долго такая жизнь, похожая на сон, может продолжаться. А уж сколько дней он провёл, сидя на шкафу, залезая на него утром с корочкой хлеба да бутылочкой воды и спрыгивая вниз лишь для того, чтобы показаться матери на глаза и поспать, он и не думал считать, потому что, во-первых ему это было не интересно – днём больше, днём меньше, от домового не убудет с его то длинным веком. А во-вторых, считать он плохо умел, так как не счёл нужным тратить на счетоводство своё время в ущерб увлекательнейшему чтению.

Только в жизни всегда случается так, что даже самая тягомотная рутина рано или поздно заканчивается, а беспечная и интересная "ежедневщина" проходит ещё быстрее. Не умудрённый жизненным опытом молодой кутник и не помышлял о том, что однажды наступит час, когда его идиллия завершится. Как предвестник грядущих перемен, отец ещё два дня тому назад заявил, что его титанический труд по приобщению отпрыска к литературе завершён, и не видит он более ни малейшей перспективы каждодневно торчать верхом на шкафе, подвергаясь ежевечернему унизительному второму месту по прыжкам на кровать. Завершая это объявление, отец непроизвольно втянул ноздрями воздух, и маленькая пылинка немедленно влетела ему в нос, отчего он очень громко чихнул. Пробормотав себе в бороду невнятно что-то насчёт приборки на шкафу, он с протяжным криком "У-у-ух"! разбежался и сиганул на кровать. Только Кроха его и видел.

Кроху с детства учили подмечать всё необычное и выбивающееся из привычного жизненного ритма, делать выводы и сторониться грядущих перемен, что являлось залогом выживания в мире, в котором правят неправильные существа – люди. Но он, увлечённый чтивом, перестал придавать значение, чему бы то ни было ещё. И вот однажды, сидя в своём уголке и дочитав очередную страницу, он попытался её перелистнуть, но не тут-то было. Ошарашено осматривая глянцевый лист снизу вверх, он заметил маленькие пальчики, крепко вцепившиеся в край журнала. Сердце билось в груди, пока он, переводя взгляд с пальцев на руку, с руки на плечо, не добрался до знакомой макушки, расчёсанной на пробор, и двух туго затянутых ленточками косичек, от чего они были задраны вверх. На душе отлегло, но тут же всплыли очевидные вопросы: "Как так?" и "Что теперь делать?". А сестрёнка сидела напротив и, не обращая никакого внимания на братца, крепко держалась за край журнала, с большим интересом рассматривая картинку с изображением древнего города. Страница из крепкой бумаги вот-вот могла порваться, и тогда одна из красивейших картинок с подписью "Запретный город" могла запросто лишиться солнца, светившего на этот город из верхнего правого угла.