Когда я подъехал, Кончита была во дворе; она сразу бросилась ко мне. На крыльце дома показался ее дед.

— Ты в порядке? — Ее глаза тревожно шарили по моему лицу. — Нам сказали, что в городе была стрельба.

Я ослабил подпругу седла и прошел с ними в дом. Кончита принесла кофе. Ее брат вышел послушать мой рассказ о том, что произошло.

— А теперь куда, амиго? — спросил меня старик.

— Поеду дальше. Попытаюсь найти след.

Он в раздумье поглядел на меня.

— Я уже стар, сеньор, и вы должны простить меня, но не кажется ли вам, что вы впустую тратите свою жизнь? Люди теряют деньги и смиряются с этим; они работают и думают о другом, их жизнь продолжается, сеньор, не к добру это — все гнаться и гнаться за этими негодяями. Они свое получат. Поверьте мне, эта женщина навлечет на них зло. Такие женщины всегда связаны со злом, и те, кто с ними, обязательно пострадают. Для вас, сеньор, сейчас важнее найти свое место на земле. Годы пролетят стрелой, вы станете стариком, и не окажется близкого человека рядом с вами, и не на что будет оглянуться, кроме бессмысленной гонки.

— Я должен это сделать. Мне порой кажется, я родился для того, чтобы преследовать этих людей так, как бобры родятся для того, чтобы строить плотины.

— Но все вокруг меняется. Даже мне, старику, это видно. День ото дня укрепляется закон. Все люди вместе укрепляют его, и скоро тем, кто привык жить не по совести, не останется ни одного спокойного уголка.

Старик, конечно, был прав. Из окна прохладной комнаты я видел залитый солнцем двор и холмы, простирающиеся до самого моря. Замечательно было бы иметь свое поле на этой гостеприимной, щедрой земле. Такая прекрасная долина, конечно же, привлечет множество людей; они приедут и понастроят домов. В этом мире ничего нельзя сохранить в неизменности.

— Я должен ехать дальше, — сказал я. — У меня еще остались деньги, я вышлю их соседям.

Мы долго еще разговаривали, прихлебывая крепкий кофе и поглядывая за окно. В полдень я затянул подпругу и поставил ногу в стремя. Старик-мексиканец, Кончита и ее брат стояли посреди двора и смотрели мне вслед. Когда я в последний раз обернулся в седле, во дворе оставалась одна Кончита. Она вскинула руку, и я помахал в ответ.

Неужели так будет всегда — мне суждено врываться в чужую жизнь и снова уезжать от едва возникшей близости? Неужели этому не будет конца?

Недели две я метался взад-вперед по всем дорогам, которые вели из Лос-Анджелеса на север, юг и восток в поисках Хеселтайна, Малыша Риса и Руби Шоу.

И наконец на одной из затерянных в степи станций дилижансов ко мне обратился человек, услышавший мои расспросы.

— Я видел людей, похожих на тех, что вы описываете. Хорошенькая блондинка и двое мужчин. Они пришли на Пьяное плоскогорье с юго-запада и направлялись на восток к ущелью Уокера. У одного из мужчин над глазом глубокий порез, и еще один — на щеке. Другой весьма крепкого сложения, на нем была кожаная куртка и черная шляпа.

Переговорив с ним, я убедился, что он действительно видел моих обидчиков. Он нарисовал мне карту местности на земле возле здания станции, указав Пьяное плоскогорье, дорогу к ущелью Уокера и местоположение нашей станции. Это был маленький городок при железной дороге под названием Мохаве. Название этого места менялось много раз. В 1860 году там была станция линии дилижансов Элиаса Диборна. Позднее в этом городе часто останавливались грузовые караваны.

— Эта дорога, — объяснил мне мой собеседник, — идет через каньон Красной скалы к ущелью Уокера. На самом деле дорогой-то ее не назовешь, но я проезжал по ней не далее как вчера, да и конь у вас добрый. Берите побольше воды и остерегайтесь гремучих змей. В этом году их пропасть.

— А можно ли здесь нанять вьючную лошадь? — поинтересовался я.

Человек пожал плечами.

— С этим трудновато. Лошадей практически нет. Шаве со своими бродягами — он подобрал в свою банду всех ублюдков из команды старого Васкеса — поугоняли всех приличных лошадей в округе. Вы можете попытаться найти мула.

Я отправился дальше в путь. Дорога была пыльная и жаркая. Проехав пару часов, я понял, что глупо и даже опасно продолжать двигаться по такой жаре. Я съехал с дороги и нашел небольшой овраг, по дну которого журчал ручей и росли деревца. Спешившись, я налил в шляпу воды и дал коню напиться, затем привязал его к кусту и уселся, облокотившись спиной на склон оврага.

Было очень тихо. Мой конь похрумкал сочными листьями, потом прикрыл глаза и задремал, облегчив заднюю ногу и изредка сгоняя хвостом назойливых мух.

Сидя под склоном оврага, я видел отрезок дороги длиной в полмили. Она вилась по каньону, врезающемуся в плоскогорье. На камень рядом со мной вылезла ящерица и уставилась на меня своими глазами-бусинами.

Тенистый овраг был подходящим местом, чтобы посидеть и подумать о моей собственной роли в том, что происходит. Одна мысль не давала мне покоя… Я бежал в никуда. Уж не была ли моя погоня за Хеселтайном просто средством не задумываться о будущем? Время шло — они все время убегали, я все время преследовал, но, если поглядеть правде в глаза, можно всю жизнь пробегать — и все без толку.