Шрифт:
– Пойдем! – тянул я Симку.
– Да стой ты на месте!
Мы уже шли в сторону дома, как встретили знакомую с нескладной вздорной собачонкой. Девушка и собачонка принялись меня бесцеремонно разглядывать. В городе все подходили слишком близко. Девушка наклонилась ко мне:
– Ушастик!
А собачонка меня сразу невзлюбила. Она стала напрыгивать и тявкать, как ненормальная. Сначала все выглядело как игра. И я ей вежливо сказал: «Отстань!»
– Фу! Чижик, что с тобой? С ума сошел – огрызаться?
Собачонка все тявкала, и прыгала, и пыталась укусить. Я отворачивался, уворачивался, как мог, и выставлял зад.
Пахло орхидеями, напрыгивала собачонка, натирал ошейник.
– Они хотят поиграть, – сказала девушка.
Симка наклонилась отцепить поводок, мелкое чудовище подпрыгнуло, вцепилось мне в щеку, я его стряхнул и… рванул. Я выбежал вон со двора на улицу по тротуару, вдоль машин.
Симка меня звала. Симка бежала за мной.
А я – прочь.
Я бежал, бежал, бежал.
Куда?
Я решил вернуться на дачу и жить там.
Я хорошо помнил, как мы ехали с дачи. И бежал назад. В лето. Где лес, поле, пруд и лопухи. Лето было всего в трех днях от меня. Надо было только бежать по следам.
Только следы скоро кончились. Но я знал, что они были именно здесь.
Шарахались люди. Визжали тормоза. Все сливалось в серые линии…
Раздался резкий скрежет, гудок. Перед носом затормозила машина.
Кто-то закричал:
– Чья собака?
Симка давно отстала.
Шли люди. Они натыкались на меня, раздраженно шипели.
Дома загораживали солнце.
Куда дальше?
Туда, где кончаются большие дома.
– У-у-у! – тоскливо запел живот.
Не буду обращать внимания. Сейчас некогда.
– У-у-у!
Я свернул в какой-то двор.
Во дворе было тихо, безлюдно, под крышами болтали голуби. Из глубины двора тянуло сладковатой тухлятиной. Запах разрастался и, в конце концов, оказался помойкой.
Ящики громоздились один на другой. Повсюду валялись пакеты мусора.
Один из пакетов пах особенно настойчиво. Пакет был завязан. Сначала я его копал, потом зажал лапами, и валтузил, и драл зубами. Наконец пакет лопнул, и из него посыпалась какая-то дрянь и бумага с остатками мяса.
О!
Передо мной возник огромный взъерошенный Пес.
– Отойди! – рыкнул Пес.
– Почему? Я был первый.
Пакет раскопал я. И мясо нашел я. Я так ему и сказал.
Но Пес выхватил из пакета мою мясную бумагу и отбежал.
Из моего пакета! Который я раскопал! Мою мясную бумагу!
Я прыгнул, и мы покатились.
Он зубами ездил по моей шее и загривку, а я отпихивал его лапами.
Наконец мне удалось его спихнуть.
Пес вскочил, отбежал в сторону и с омерзением стал плеваться.
– Буэ! Ты что, в парикмахерскую ходил?
– Меня помыли от блох!
– Ах-ха-ха! – он закашлялся от смеха.
Терпеть не могу, когда надо мной смеются.
– Вообще-то драться не стоило, – сказал Пес вдруг нормально.
– Ты же сам…
– Я только сказал: «Отойди!» Если каждый раз, когда говорят «Отойди», драться, можно совсем без шерсти остаться, – он снова обидно засмеялся.
– Что я, по-твоему, должен был делать?
– Ты мог сказать «Сам отойди!», или «Не ешь меня, дорогуша», или на худой конец «Рррр!».
– И ты бы меня послушал?
– Это зависит от того, как бы ты сказал. Потренируйся. Давай, давай!
– Ры! – рыкнул я.
– Ничего для начала, – подбодрил меня Пес.
Я принялся рычать на все лады:
– Рррр? Рррр!
Сначала получалось так себе. А потом я как рыкнул:
– Рррррррррр!
Что понял: сейчас, как надо.
– Ну как? – спросил я и оглянулся.
Пса не было. Я стоял один посреди помойки и рычал как дурак. И никому до меня не было никакого дела. Только где-то в высоте болтали бестолковые голуби.
– Эй! Ты где?
Зараза. Надо было ему сильнее врезать.
Я выскочил с помойки и оказался на дороге. Никого.
Куда он мог деться? Если я его найду…