Машина покачнулась. Желчь обожгла мне язык.

— Я не твоя.

Он разочарованно цокнул, и машина замедлила ход.

— Возможно, я недостаточно ясно дал понять это в прошлом, но наше соглашение для меня особенное. По крайней мере, когда-то так было, — его голос понизился, и скрежещущий звук обжог, как яд, под кожей. — Я признаю, твой выбор оставил во мне… горечь.

Он остановился перед знаком "Стоп", повернулся направо, а я осматривала в окно окрестности. Я не узнавала улицу или пригородные дома. Голубое небо — это фон, тонкие лучи солнечного света пробивался сквозь белые облака. У меня скрутило живот. День действительно прекрасный.

Он заехал на крытую подъездную дорожку, выключил двигатель и отстегнул ремень безопасности. Мои мышцы напряглись. Он открыл дверь и вышел. Я задержала дыхание, глядя на четкие линии его костюма, пока он обходил машину. Затем он встал у пассажирской двери напротив меня. Мои легкие закупорены без кислорода. У меня закружилась голова. Я моргнула, и рядом со мной село чудовище.

Пустые голубые глаза остановились на мне, холодные пальцы перебирали мои волосы, мою шею. Мои конечности налились свинцом, и мне тринадцать лет, я сидела в изножье кровати, которая мне не принадлежала.

Ты хорошая маленькая девочка, не так ли?

Тупые ногти гладили меня по щеке.

Вот именно, милая, прелестная девочка.

Обвели мою челюсть.

Я твой новый папочка.

Его другая рука поднялась, и перед моим расплывчатым зрением появилась белая ткань. Я слишком поздно поняла, для чего нужен этот материал. Ткань закрыла мне рот, нос, заглушая мой крик. Я сжала его запястье обеими руками. Мои ногти впились в его кожу, тревога овладела моими нервами, но я уже ушла.

Потеряна.

Потеряна.

Потеряна.

Мои веки потяжелели, а сердце колотилось, когда каждая ложь, которую я когда-либо говорила себе, сплелась в узел. Сильная. Храбрая. Нерушимая. Он обвился вокруг моей шеи и душил меня. Все знали, чем заканчивалась эта история.

Потому что плохие люди не соответствовали Карме.

А у плохих девочек не бывало "долго и счастливо".

Мои глаза распахнулись, и боль раскалывала голову пополам. Я застонала и подождала мгновение, пока мое затуманенное зрение прояснилось бы. Спальня обретала очертания передо мной. Мой взгляд путешествуюовал по стене и остановился на окне. Окно с решетками по внешней стороне стекла. У меня перехватыватило дыхание.

Дежавю.

Я села, прищурилась от волны тошноты. Голый матрас подо мной бугристый и покрыт пятнами. Я сглотнула и спустила ноги с кровати. Когда я встала, мои колени подогнулись, но я направилась к окну, оперлась одной рукой на стекло для опоры и посмотрела сквозь решетку. Внезапно я увидела слишком ясно. Оштукатуренные стены могли закрывать вид на Детройт, но я точно знала, где я находилась. Раньше я стояла в дверях этой спальни, так хорошо умея быть невидимой, и наблюдала за силуэтом мамы, когда она смотрела в это окно. Потрескавшиеся стены соседнего жилого дома покрыты граффити, и десятки зарешеченных окон отражали это.

Итак, вот как выглядела тюрьма глазами моей матери.

Дом еще никогда не казался таким зловещим.

A Хлопок заставил меня обратить взгляд на дверь в другом конце комнаты. Приглушенный звук открывающихся и закрывающихся шкафов достиг моих ушей, и из меня вырвалось прерывистое дыхание. Где-то там монстр. И все же, я никогда так сильно не хотела сбежать из комнаты. Я не могла находиться здесь. Я бы вернулась в тот гребаный гостиничный номер, вместо того чтобы возвращаться сюда. Но был только один выход. Отчаяние сжало мне горло, защипало глаза и толкнуло меня вперед по пятнистому, порванному ковру.

Я дернула за ручку, но она заперта снаружи. Костяшки моих пальцев побелели, когда я стучала в дверь.

— Выпусти меня.

Просьба звучала неуверенно. Я закоыла глаза.

Я не могу быть здесь. Я не могу быть здесь.

— Выпусти меня отсюда!

Тишина тикала, тикала, тикала у меня в ушах.

Затем его голос просочился под дверь.

— Следи за своими выражениями, малышка. Теперь это твоя комната, так что я предлагаю тебе использовать это время, чтобы заново познакомиться с ней.

— Это не моя гребаная комната, — я продолжала колотить в дверь, и слезы обжигали мои щеки. — Выпусти меня отсюда!

Он засмеялся, тихо, но горько.

Ненависть, мерзкая и ошеломляющая, залила меня расплавленным пламенем. Я снова постучала в дверь, когда избитое тело моей мамы — черно-синее, сине-черное — промелькнуло перед глазами. Бах. Ее прерывистое прощание сдавило мне грудь. Бах, бах, бах, мое сердце обливалось кровью. Я никогда не должна была возвращаться сюда. Это был ад моей матери, место, которое мы оставили позади. И все же я облегчила, так чертовски облегчила ему задачу затащить меня обратно.