Он никуда не спешил. Не срывал одежду. Ни с меня, ни с себя. Пальцы его гладили кожу, и это заводило меня до предела.

Я зарывалась пальцами в его волосы — мягкие пряди и чуть жёстче — на затылке. Я льнула к нему, желая перестать быть собой, а смешаться, слиться, стать чем-то другим, какой-то МашеАндреем, что ли…

— Тш-ш-ш… Тише, девочка моя, — шептал он мне в губы и завораживал, заставлял быть ещё податливее, ещё пластичнее — чем-то таким аморфным, текучим, из чего он мог лепить, что угодно.

А потом мы переместились на тахту — большую, как остров в океане. И я прикрыла глаза, ожидая, что будет дальше.

Я не боялась. Я желала этого всем телом и сердцем. Он должен стать моим, а я — его. Только так, никак иначе.

Я видела в этом знак Судьбы и своё предназначение.

Впервые в жизни у меня был человек, которому я не безразлична. Которому я нужна. И который нужен мне. В чьём тепле и любви я нуждалась очень и очень сильно.

Той ночью у нас ничего не случилось. Ну, как не случилось… До главного дело не дошло. Андрей довёл меня руками и губами до безумства, до пропасти, куда я благополучно провалилась и взмыла вверх, а пока приходила в себя, поняла вдруг, что он просто лежит и прижимает меня к себе.

— А ты? — вынырнула я из чувственного марева и погладила его по плечу, а потом нерешительно потянула руки вниз, к его брюкам.

Он поймал мою ладонь и поцеловал в самую сердцевину.

— Это не важно, — и глаза у него немного весёлые, хоть я и вижу, как ему нелегко. — Думай о себе. Иногда важнее получать, понимаешь? И отдавать тоже. Всё, что хотел сегодня, я получил. Ты такая красивая, Маш.

«И отдал», — подумалось мне.

Его поведение обескураживало. Сбивало с толку.

— Ты… меня не хочешь? — брякнула я растерянно. Глупо как-то получилось. И голос как у ребёнка обиженного.

Андрей застонал и перекатился на спину.

— Хочу. До звёзд в глазах хочу. Но есть иногда что-то больше, чем хотелки.

— Например? — я пыталась его понять.

— Например, видеть тебя в экстазе. Пробовать тебя на вкус. Видеть, как ты раскрываешься. Будить в тебе женщину, в конце концов. Я хочу, чтобы ты всё это запомнила. Эту ночь. Эти ощущения. А не то, что я сделаю тебе больно. Поэтому не сегодня.

У него была своя философия. Трудно ожидать от Андрея Сотникова чего-то другого. И я приняла его выбор. И даже не обижалась.

Как можно обижаться на человека, который всю ночь дарит тебе поцелуи, рисует пальцами на твоей коже только одному ему понятные рисунки и раз за разом доводит тебя до исступления?

Уже под утро, засыпая, я вдруг поняла, что он чертит на моём животе. «Моя» — выводили его пальцы. Словно клеймо. Печать. Право обладания. И от этого — дрожь. Какие-то совершенно нереальные ощущения. Ещё большая эйфория, чем от бесконечных оргазмов, от которых я теряла голову и утомилась.

Но уже тогда я понимала: с Сотниковым будет не скучно. Точнее, не так, как это могло бы быть с другими. И я ни мгновения не жалела, что мы всё же пересеклись, что он не прошёл мимо, стал реальностью, о которой я мечтала, но не питала надежды когда-нибудь обрести.

Я так и осталась с ним там — в большой квартире с высокими потолками, где из жилого пространства лучшими местами были мансарда под крышей и кухня.

Ночью Андрей укрывал меня одеялом. А утром принёс завтрак в постель. Немного лохматый, в джинсах и с голым торсом.

— С добрым утром, Маш, — поцеловал он меня в щёку.

— Мне бы в душ, — пробормотала я, натягивая одеяло до носа.

При свете дня я жутко стеснялась. И плевать, что ночью он видел меня всю, от макушки до кончиков пальцев на ногах. Что везде побывали его руки и губы. Что он чертил пальцами на моём животе «моя».

— Пойдём, — поставил он поднос на древний комод и легко протянул руку.

Я замешкалась. Он улыбнулся.

— Хорошо. Сделаем так. Я отвернусь. И подглядывать не стану.

Он так и сделал — отвернулся. А я ещё какое-то время пялилась на его задницу в джинсах, на широкие плечи. На кожу, тронутую медовым загаром.

А потом лихорадочно натягивала на себя вещи, понимая, что нет ни смены белья с собой, ни зубной щётки.

Полотенце Андрей мне выдал. Зубная щётка, запакованная, стояла в ванной комнате в прозрачном пластиковом стаканчике.

— Я купил, пока ты спала, — прокомментировал он, целуя меня в затылок.

Я сглотнула ком, что застрял в горле. Никто и никогда обо мне не заботился. Ну, не считая его семьи. Но это совершенно другое. Не то. И не так. И вот эти мелочи говорили о многом.