Шрифт:
– Отдай тем, кто в этом действительно нуждается! Я что, не могу тебе новых трусов купить?!
– Да они же как лучше хотели, Иван Сергеевич…
– Отдай, сказал, Мария! Не нервируй. И давай уже, чего встала как вкопанная? Там Сергеевна праздничный ужин затеяла.
– А что за праздник? – послушно нырнула в машину.
– Не тупи. Твое возращение.
– Ой, не надо было!
– Еще как надо. Не так много в нашей жизни поводов для радости, – отрезал Покровский, выезжая с больничной парковки. Я засмотрелась на то, как красиво и уверенно он ведет. Пожар и то, что со мной случилось, очень его встряхнуло. Сергеевна, которая тоже приходила меня навещать, шепнула даже, что он все эти дни был трезвым. И, надо заметить, это пошло ему на пользу. Чисто внешне он сбросил добрый десяток лет!
– Дыру на мне проглядишь, Мария… – усмехнулся свекор, подловив меня за подглядыванием. Я, конечно, поспешила отвернуться, но что толку? Было уже поздно. Все он понял… Смутившись, я в окно пялилась, а он вперед гнал. И вдруг затормозил резко.
– Ч-черт. Прости. Совсем я не подумал.
– О чем? – не поняла я.
– Надо было другой дорогой ехать. Сейчас… Развернусь.
Я растерянно огляделась. По левой стороне, метрах в трехстах из дороги, будто сгнивший зуб, торчали обугленные руины моей двухэтажки.
– Поезжайте, как задумали. Подумаешь.
Поначалу мне и правда казалось, что все нормально. Но когда мы поравнялись с пепелищем... Если издали это еще как-то можно было принять за дом, то вот так… Я с ужасом уставилась на черные провалы окон и рухнувшую крышу. Всхлипнула. Обхватила себя за плечи. Матерясь, как крестьянин, кем он, в общем-то, и был, Покровский съехал на обочину. Меня к этому моменту трясло уже так, что зуб на зуб не попадал. Свекор отстегнул ремни – мой, свой, и настойчиво потянул меня на себя. И я с радостью перебралась к нему на колени.
– Прости старого дурака. Не подумал… – шептал он, накрыв одной своей ладонью полностью мой затылок. – Мария, блин! Прекращай, а?
Ладонь его была мозолистой и тяжелой. Моя голова клонилась. Пока я не уткнулась мокрым носом в его небритую скулу. Не прошлась по ней, будто вскользь, губами. Ртом втягивая его жар, и только тем спасаясь от разливающегося внутри холода.
– Ну, все. Машка! Машенька…
Вторая его рука то вверх на лопатки ложилась, то вниз на поясницу соскальзывала. Легонько поглаживала полоску голой кожи чуть выше резинки штанов. Задевая ее, подныривая немного. И тут же возвращаясь обратно. Переплавляя мой страх в совершенно другое чувство…
Не смея пошевелиться, чтоб его не спугнуть, я сидела, почти не дыша. Просто эту ласку нереальную в себя впитывая. И мечтая о том, чтобы эти самые ласки стали более дерзкими.
Из чувственного тумана нас… или меня (как знать?) выдернул грохот пронесшейся мимо фуры. Я аж подпрыгнула, ударяясь макушкой о крышу.
– Ой!
Покровский хрипло хохотнул:
– Ты как, нормально? Можем ехать?
– Да. Да. Извините. По-детски как-то вышло.
– Испугалась?
– Ага.
– Не бойся. Никому тебя в обиду не дам.
Глава 12
Я, наверное, пропащая. Но когда мы приехали домой, и выяснилось, что никакого праздника не будет, потому как носящаяся с нами Сергеевна сама слегла, лишь обрадовалась. Не тому, что домработница Покровского приболела, нет. А тому, что мы с Иваном одни остались. Одни в большом доме. Он ведь туда меня привез, а не во флигель.
Для порядка я принялась причитать, что это, наверное, неудобно. Но это было скорей кокетством. Умом-то я понимала, что ничего мои слова не изменят. А вот ведь – все равно выдохнула, когда Иван это подтвердил:
– А если тебе плохо станет, а рядом никого?
– Так вы же тоже не будете рядом, Иван Сергеевич.
– Чего это? – нахмурился свекор.
– Работа у вас. Важная. Требующая внимания.
– Ничего. Пару дней подождет.
Ух ты! Значит, мы с ним только вдвоем будем. Сердце затрепыхалось в груди, распространяя к низу живота сладкие вибрации…
Не глядя на меня, Покровский достал из багажника пакеты с прихваченным из больницы барахлом. Переложил в одну руку, вторую сунул в карман, ключи доставая. И не было в его движениях ничего лишнего или торопливого. Все до крайности скупо и выверено. Я залюбовалась его мощной фигурой. Такую у мужчин после сорока нечасто встретишь. Особенно у деревенских.
– Чего, Мария, застыла? Не май месяц. Пойдем.
Не май, да. Но у меня внутри бушевало такое пожарище, что я совсем не чувствовала холода.
– Я вас точно не потревожу?
Покровский, который в этот самый момент как раз проворачивал ключ в замке, замер. Широкие плечи натянулись под тонкой курткой.
– Потревожишь, и не раз. Но это не те тревоги, о которых ты думаешь, – хмыкнул он и отступил на шаг, пропуская меня вперед. Мамочки. Он же… Он о том, о чем я думаю, заявил, так? Какие уж тут двусмысленности?