Шрифт:
«Может, звезда упала? — думает Кира. — А вовсе не светлячок?»
В августе часто и щедро падают звезды. Говорят, падающую звезду увидеть к счастью, надо только успеть загадать желание, пока звезда не погасла.
Выходит, все к счастью, и последний зеленый луч, и падающая с неба на землю звезда?
Только самого счастья что-то не видать. Да и есть ли оно где? Дождешься ли его когда-нибудь?
Долго стоит Кира возле калитки, вдалеке слышатся девичьи голоса, старательно выводящие: «Позарастали стежки-дорожки, где проходили милого ножки…»
Удивительно сочетаются нехитрые эти слова с тихим звездным небом, с теплым запахом согретой за день солнцем земли, с густой, чуть высохшей травой, небольно покалывающей босые ноги…
Кира повторяет негромко:
«Позарастали мохом-травою, Где мы гуляли, милый, с тобою…»Так они больше с Гришей и не виделись. Вскоре умерла мать, овдовевший к тому времени крестный взял их всех в Москву, устроил на работу.
Из года в год Кира решала:
— В отпуск непременно поеду в Алексин…
Иногда ей снились баржи, проплывавшие по Оке мимо гористых, песчаных берегов, мимо деревьев, опустивших длинные ветви, словно руки, в воду, поросшую возле берега пятнистой, лягушачье-зеленой ряской, казалось, до нее доносится запах земляники, вобравшей в себя солнечное густое тепло, и она понимала во сне, это сон, ничто другое, но не хотелось просыпаться, хотелось еще и еще продлить сон, слезы закипали в ее глазах и не высыхали, когда она наконец вставала.
Она собиралась в Алексин все эти годы, хотя родных там уже никого не осталось и дом, в котором родилась и выросла, она знала, стоял пустой с заколоченными, слепыми окнами, и все равно хотелось поехать туда хотя бы ненадолго, хотя бы на неделю, даже всего лишь дня на три…
И все, как нарочно, было недосуг: то племянницу замуж выдавали, и няне Кире следовало непременно быть на свадьбе, то племянника провожали в армию, а какие же это проводы без нее? Потом другой племянник готовился поступать в институт, куда тут уедешь в самую, что называется, горячую пору? То работы в отделении невпроворот, и она решала:
— Возьму-ка отпуск как-нибудь в другой раз, без меня, должно, никак не обойдутся…
И так все годы подряд.
Теперь няня Кира лежала неподвижно, в десятой палате, и мысли ее текли медленно, неторопливо, подобно водам Оки ясным и тихим летним утром.
«Как же я так не собралась туда? — мысленно дивилась она. — Почему? Неужели трудно было собраться? Разве долго ехать до Алексина? Поездом до Тулы, потом местным поездом или автобусом, а то и пешком тоже не дальний край…»
И ей представлялось, как она идет по большаку, от Тулы до Алексина, босые ноги утопают в дорожной пыли, пыль ласковая, теплая, греет ноги, будто печка-лежанка зимой, идти легко, с каждым шагом родной город все ближе и ближе…
Она лежала очень тихо, не шевелясь, а неяркий, хмурый свет зимнего, недолгого дня падал на ее лицо, ставшее неожиданно маленьким, на синеватые, слегка дрожавшие веки.
Было невероятно, мучительно тяжело не только поднять руку, шевельнуть ногой, но просто повернуть голову, открыть глаза.
Ее тело внезапно показалось ей чужим, словно бы не принадлежавшим ей. Уже ничего не болело, ничего не досаждало, просто из ее тела, еще недавно полного бодрой, деятельной силы, медленно, неотвратимо, капля за каплей уходила жизнь.
Когда-то она любила говорить:
— Всему свое время, всему свой час, так уж положено на земле…
Но она никогда не пыталась вдуматься, применить к себе эти грубые и точные в своей необратимой, благодатной правде слова.
Она любила жизнь. И долгие годы, что довелось ей прожить на свете, казались недостаточными.
Нет, ей надо было долго, долго жить и многое еще сделать: понянчить детей своих племянников, съездить непременно в Алексин, навестить давно тяжко болевшую сестру, которая жила у дочери в Пскове, ну и, само собой, продолжать работать в отделении, где она на все палаты одна, где всем она нужная, как же они все без нее?
Она любила одинаково и лето, и зиму, и весеннюю слякоть, и осеннюю изморось. Она почитала себя очень здоровой и никогда ни разу не помышляла о смерти. Даже как-то не верилось, что она может умереть.
Странное дело: ведь она работала, как говорится, бок о бок со смертью, случалось, больные, много моложе ее, умирали, другие больные долго, мучительно болели, но представить себя больной она не могла. И не верила, что умрет когда-нибудь.
Даже утверждала иной раз то ли в шутку, то ли всерьез: