Алиса не уставала спорить с ним:

— Вот еще, буду я ждать черного дня и отказывать себе во всем! А вдруг этот самый черный день никогда не наступит? Или не успеет наступить, потому что я умру раньше? А я хочу тратить деньги, которые я зарабатываю, так, как мне угодно, ведь это большое удовольствие — тратить так, как тебе хочется…

— Выходит, лучше купить футбольный мяч, или вазу, или лыжную куртку, неизвестно на кого рассчитанную, чем поберечь немного деньги?

— Да, по-моему, так лучше, — безапелляционно ответила Алиса и в следующий раз привезла новый подарок Инне: старинный черепаховый лорнет.

— Это мне в комиссионном, из-под прилавка устроили, — оживленно рассказывала Алиса. — Обычно такие вещи покупают театры или киностудии для реквизита, но сейчас не сезон, как мне объяснили, почти все театры на гастролях, а киностудии, наверно, набрались лорнетов и париков, вот таким образом лорнет достался мне!

Непритворно любовалась им, прикладывая его к своим глазам, потом отставляя далеко от себя.

— Что за красота, правда?

— Правда, — кротко ответила Инна. После сказала отцу: — Тетя Алиса — прелесть. Сразу поняла, что лорнет — это самое для меня необходимое!

— Просто она в своем репертуаре, — сказал Визарин.

— Папа, прошу тебя, только ты ничего не говори ей, а то она обидится, — попросила Инна. — Я скажу ей, что теперь читаю только с лорнетом…

— Говори что хочешь, — согласился Визарин.

Когда Инне пришло время окончить школу, Алиса волновалась за нее, пожалуй, больше, чем Визарин, и уж наверняка сильнее, чем Лиля.

Каждый экзамен, который Инна сдавала в школе, казалось, стоил Алисе немалого здоровья, обычно она приезжала в Серебряный бор и сразу же направлялась в школу, начиная там расхаживать по коридору и выкуривал при этом неисчислимое количество сигарет.

Кругом бегали сосредоточенные, взволнованные школьники, иные с удивлением оглядывали пожилую, очень худую, костистую женщину, которая нервно курила одну сигарету за другой и смотрела на всех невидящим взглядом.

Потом кто-нибудь — учитель, или завуч, или пионервожатый, или даже уборщица — подходили к ней, просили не курить в коридоре. Она не спорила, послушно выходила во двор, начиная выхаживать там, то и дело поглядывая на часы.

Наконец, завидев Инну, бросалась к ней:

— Сдала?

Инна кивала, улыбаясь.

И тогда Алиса, встав у какого-нибудь дерева во дворе, прижималась к нему лбом, долго стояла так, не стесняясь посторонних взглядов, что-то говорила сама себе, закрыв глаза.

Как-то Алиса призналась брату:

— Все повторяется. Я ведь только и делаю, что переживаю по очереди: то за тебя, когда ты учился, как сдаешь выпускные экзамены в школе, потом вступительные в институт, потом куда получишь направление на практику, потом куда тебя распределят, потом как к тебе отнесутся на работе, а теперь трясусь за племянницу.

— Сильнее, чем за меня? — спросил Визарин.

Алиса даже присвистнула:

— Никакого сравнения!

Он знал, так оно и есть на самом деле. И ни капельки не обижался на нее. И еще сильнее уважал Алису, потому что знал: лишь за себя, за одну себя Алиса никогда не тряслась, не волновалась…

— Девочка, я рад, что ты счастлива, — сказал Визарин Инне. — Смотри только не ошибись, не увлекайся, не сочиняй себе того, чего нет…

— Больше не ошибусь, — воскликнула Инна. — На этот раз это — настоящее. И ничего не нужно сочинять, потому что Слава — самый лучший!

Так или примерно так она говорила и тогда, когда появился Вадик.

И что же?

Каким же Вадик оказался мелким, придирчивым, весь в комплексах, нудный и недобрый!

Может быть, поначалу он и любил Инну, но любовь ею быстро кончилась, оставив вместо себя негаснущее, постоянное раздражение.

Он привык разговаривать с Инной таким сердитым, брюзгливым тоном, что у Визарина не раз чесались руки влепить ему оплеуху или хорошенько оттрепать за длинные до плеч волосы.

Но он не разрешал себе вмешиваться в их жизнь. А Лиля тем более не желала обращать на что-либо внимания и не хотела, чтобы он обращал внимание.

— Они молодые, им все равно придется жить дольше нас, дольше меня во всяком случае, — говорила она с невольной завистью, которую не пыталась скрыть или преодолеть. — Так чего ж я буду отравлять себе жизнь из-за них? Сами разберутся…

От Алисы Визарин какое-то время пытался скрыть, что у Инны с мужем не все ладно, на все Алисины вопросы отвечал одинаково:

— Вроде живут хорошо…

Но у Алисы был какой-то собачий нюх на истинное положение вещей. Бог ее знает, как это ей удалось узнать, но она однажды безошибочно обрисовала Визарину все как есть: