Я открыл глаза. Надо мной склонился белый мужчина в форме оберст-лейтенанта сухопутных войск. Лощеное, узкое, чисто выбритое лицо, аккуратная стрижка, крепкая фигура спортсмена.

— Ви тут есть один? — спросил он на ломаном русском. — Где есть ваши люди?

Понятно, немец. У них особое построение фраз и акцент, который ни с чем не спутаешь. Вечные враги. Ничего не меняется в этом мире.

Я молчал. А толку вести разговоры, скоро все так или иначе кончится. Лишь бы Степанов и Габуния не лезли в герои, а сделали, как я приказал, и увели бы танк подальше от леса.

— Если ви не хотеть отвечать на мои вопрос, я велю вас расстрелять! — пригрозил оберст.

— Который час? — уточнил я у него вместо ответа. Мои руки были связаны, и глянуть на смарт-часы я не мог.

Лейтенант удивился, но все же снизошел и сказал:

— Без десьять минут половина второго.

Я прикинул по времени. Если мое сообщение дошло до получателя, и тот отреагировал должным образом, с минуту на минуту должно начаться.

И тут же воздух загудел от звука приближающихся самолетов. Сообщение получено!

— Vorsicht*! — заорал немец, но было уже поздно.

(нем.) — Осторожно!

Земля затряслась от мощных взрывов, меня подбросило в воздух, а навстречу уже шла огненная волна, которую было не остановить.

«Вызвал огонь на себя!» — подумал я, улыбнувшись небу.

Главное, они успели!

А потом волна смела меня, прервав жизнь Никиты Коренева, капитана танковых войск…

…Я вспомнил все, до последней детали, и даже момент собственной смерти. Не самое лучшее воспоминание, но главное, я понял — обратного пути нет, и эта новая жизнь — неожиданный подарок, за который я теперь должен судьбе.

Возвращение с того света оказалось приятным.

Запах женщины — это первое, что я почувствовал. Это особый запах тепла, нежности, заботы, внимания… и тела, молодого и сочного. Потом ощутил легкое касание рук, пробежавшихся по моему телу, и только после этого открыл глаза.

— Живой? Вот и славно! — надо мной склонилась молодая девушка в белоснежной форме медсестры.

— Что случилось? — во рту была сухость, и слова вылетали едва-едва.

Девушка посмотрела на меня неожиданно серьезно.

— Слабый вы гражданин, Дмитрий Буров. Физически слабый! И как только вас в цех взяли?

Я возмутился было и попытался встать, но тут же рухнул обратно в койку. Медсестра сочувственно улыбнулась:

— Лежи, Дима, отдыхай. Не делай резких движений, иначе можешь опять потерять сознание.

— Сколько я провалялся?

— Часа два, точно не скажу. Тебя принесли сюда уже беспамятного. Но ничего, жить будешь. На вот, подкрепись…

Девушка протянула мне кусок хлеба с самым настоящим отрезом сала поверх и стакан с чаем. Я аж слюной зашелся от одного предвкушения вкуса, но потом одумался.

— Нет, что вы… я не могу этого взять…

— Ешь, пока дают! — рассердилась девушка. — Живо!

Она была хороша. Темноволосая, фигуристая, с пронзительными карими глазами, выразительными скулами, крутыми бедрами и небольшой грудью. Редкая природная красавица, которую улучшать — только портить. Хотя, если представить ее в обтягивающем платье, в бриллиантах, мехах… будет еще эффектней, но пропадет то, что я видел в ней сейчас — естественность и чистота.

Пришлось подчиниться и, сев на кушетке, схарчить бутерброд, запив его подслащенным чаем. От незамысловатой, но вкусной пищи, настроение моментально улучшилось.

— Спасибо! — поблагодарил я и тут же поинтересовался: — А как вас зовут?

— Настя… хм… Анастасия Павловна, — нарочито строгим тоном ответила девушка. — Но ты не запоминай, надеюсь, мы еще не скоро увидимся!

То ли гормоны в голову ударили, или была иная причина, но я смотрел на нее и не мог наглядеться. Она была прекрасна, словно само совершенство. И даже не осознавала этого. В той прошлой жизни я не был женат, и постоянной подруги не имел, довольствуясь случайными связями. А теперь молодой организм перевозбудился, вне зависимости от сознания, а простыня, которой я до сих пор был прикрыт, вздыбилась, и Настя это заметила.

— Ты… что делаешь… живо убери это! — она возмущенно ткнула пальцем в направлении безобразия, но я лишь смущенно пожал плечами.

Девушка вспыхнула, как свеча, и возмущенно выскочила из палаты. Молодая еще, неопытная. А я и рад был бы спрятать свое возбуждение, но никак не мог этого сделать. Все что получилось, это лечь обратно, отвернувшись к стенке. Правда, было уже поздно, Настя обиделась. Мне было дико неудобно, но я же не виноват. Это все мое тело с его естественными природными реакциями. А тут такая мадемуазель — красавица и комсомолка! Никто бы не сдержался.