— А ты не слухачом ли собираешься быть? — вновь заговорил Волков.

— Видимо...

— Здорово, брат!— и глаза у шофера заискрились.- У тебя слух, должно, двойной. Энергия, что на зрение отпущена, в уши передвинулась? А? Так я понимаю?

— Может быть, — и Андрей во второй раз улыбнулся сегодня. Ему захотелось говорить. — А ты действительно мал ростом? Я слышал, что такие разговорчивы очень.

— Угадал. Меня из-за этого в разведку не взяли Комиссар из военкомата воспротивился. Я целый час клялся, что на фронте воды в рот наберу. Не поверил. Написал: использовать по специальности. Пусть за баранкой сам с собой разговаривает. А мне везет — всегда попутчика найду. Хоть немой попадется — расшевелю... Вот мы и приехали.

Снежинки словно раздумывали: падать на землю или нет. Нехотя и неслышно ложились на шапку и плечи Андрею. А тот вслушивался в полет снега. Стоял у землянки лицом к Ленинграду. Уже полмесяца Бойков на боевой точке. Пока ходил по улицам города, считал себя затерянной песчинкой. Теперь, стоило повернуться лицом к фронту, ощущал за спиной живое тело огромного города. Волновало незнакомое раньше чувство ответственности. От него тоже зависит жизнь людей, среди которых он был вчера. Он — боец армии противовоздушной обороны, защитник Ленинграда. Будет работать слухачом на звукоулавливателе.

Снег залетает за очки. Тает и течет по щекам. Звукоулавливатель зачехлен. Уже не брезент, а пышная папаха накрывает прибор. Отдыхают после неспокойной ночи новые друзья Андрея Бойкова. Только ему не сидится в тепле.

Ночью немцы несколько раз пытались прорваться к городу. Сбрасывали бомбы. Одна разорвалась невдалеке от позиции прожзвука.

Тревога длилась до утра. Холод сводил пальцы. В наушниках стоял рев моторов. Слухачи забывали о морозе — не упускали из виду цель. Бойков был в резерве. Надевал наушники в минуты затишья. Вел наблюдение за самолетами на большом расстоянии.

Еще в первые месяцы войны Андрей научился распознавать врага по звуку: ноющий, комариный — истребитель; завывающий, прерывистый — бомбардировщик. Изучил голоса советских самолетов. Размеренный, немного стрекочущий — ястребок. Басовитый и встревоженный — бомбовоз. Но какие они? Смутно помнит, как однажды над их деревней пролетел аэроплан. Мотор тарахтел, что молотилка. Ребята бежали по улице и неистово кричали. Летчик будто услыхал их, помахал рукой.

А теперь? Летят — не успеваешь голову повернуть. Больно сжималось сердце. Мог бы и он управлять такой машиной, поднимать в небо краснозвездную птицу и мчаться наперерез врагу. Но он даже по земле ходит с палкой. Только слух, один слух связывает его с окружающим миром.

Андрей стоит вдали от звукоулавливателя и мысленно ощупывает его. Это — маховик... Он поворачивает трубу по горизонтали. А этот — по углу места цели... Вот — ось Основа. На ней держатся трубы. Их четыре Квадратные. Кверху расширяются, как у граммофона. Закрыты сеткой. Бойков вспоминает объяснения командира установки Готовчикова. «Эти сетки для скрадывания посторонних шумов», — говорит сержант. Потом предлагает: «Садитесь, пожалуйста». Андрей надевает теплый шлем с наушниками. «Голову сюда». Чувствует затылком опору. «Удобно». «Слухач по несколько часов не встает... Голову отбросит — отдыхает... Теперь поверните маховик». Андрей крепко сжимает ручку. «Легко идет». «Да. Но вы поворачиваете рывками. Надо учиться плавности. От этого зависит точность попадания прожекторного луча в цель...»

Так продолжалось неделю. По ночам. Днем в землянке для Андрея крутили пластинки с записью гула моторов. На специальном приборе учили совмещать услышанные звуки в правом и левом ухе. «Делать затылочное равновесие», — сказал сержант Готовчиков.

Вскоре это «затылочное равновесие» Бойков ощутил во время тренировки на звукоулавливателе. «Наши летают — потренируемся», — предложил командир. Андрей надел наушники. «Слышите?». «В правом ухе». «Поворачивайте вправо. Быстрее». «Теперь в левом слышу». «Правильно. Старайтесь вести медленно. Совмещайте звуки и в левом и правом...» «Звук пропал... Нет!.. Равномерный. Словно в затылке...» «Еще разок, товарищ Бойков». В голосе командира — возбуждение. Он повернул трубы в противоположную сторону. «Ловите цель!» Бойков быстро стал вращать маховик. В наушниках появился гул. Потом ясный звук мотора в левом ухе. Быстрее — в правом. Медленнее: влево, вправо... И опять в затылке раздался неприятный шум. «Есть!» «Координаты!» — крикнул Готовчиков. Откуда-то донеслось: «Тридцать шесть, ноль», — звонкий голос. «Три, двадцать пять», — протяжный, сочный.

Сержант посмотрел на показатели звукоулавливателя. «Точно. На сегодня хватит». Приказал отвести Бойкова в землянку. По дороге Николай Бондарь, слухач пo углу места цели, сказал:

— Быстро ты освоился. Мне труднее давался звук. Играешь на чем-нибудь?

— На баяне...

А снег все сыплет и сыплет. Из землянки вышел Бондарь, увидел Бойкова.

— Красотища! А дорожки чистить все же придется. С приборов сметать. Эх, ма...

Слева, за белой дрожащей пеленой снега, просвечивался частокол густого леса. Впереди, откуда порой доносился гул, лежало поле. Правее к дороге жались три избы. Они пустовали.

И поле, и лес, и дорога хорошо просматривались с боевой позиции. Ее тыловая сторона круто спускалась к оврагу. В нем протекала небольшая речушка. На ее берегу стояла машина с агрегатом, который питал прожектор. Во время работы мотор не мешал слухачам. На склоне оврага вырыли землянки. По тревоге приходилось бежать к приборам, преодолевая подъем. Андрею кто-нибудь из бойцов помогал добираться к звукоулавливателю. «Как сделать, чтобы обходиться без помощи?» — подумал Бойков, как только Бондарь заговорил о дорожках.