– Дайте мне зеркало, ну пожалуйста, – канючила я без остановки.

Не дали. Лишь только после того, как меня плотно облепили новыми наклейками, правда, уже без бинтов, я добилась зеркала.

Лучше бы не добивалась. Наклеек на мне было столько, что ничего все равно я не разглядела, кроме того, что мое лицо покраснело и опухло. Мои распрекрасные волосы представляли собой какой-то бесцветный пушок с проплешинами пластырей. Увидев свою родную и такую несчастную физиономию в зеркале, я начала реветь, отчего сделалась еще более красной и опухшей. Врач увещевал меня, говоря, что все это пройдет и следа не оставит, что после пластических операций всегда так бывает, что еще неделя, и даже нельзя будет догадаться, что мое прелестное лицо перенесло подобное потрясение…

Сменили повязки и на руках, на ногах – их было немного, куда меньше, чем на лице, – но то, что я увидела под ними, заставило меня содрогнуться. Я никогда, никогда уже не буду красивой! Мой врач врет, чтобы меня утешить!

Все, прощайте, красота и молодость!

Наревевшись, я отправилась, как обычно, в палату Шерил, думая о том, что скажет она, когда очнется и увидит свои повязки…

Возле ее кровати, вполоборота ко мне, стояла высокая плотная женщина лет пятидесяти, в синем костюме с большими белыми отворотами, со светлыми крашеными волосами, начесанными на макушке и перьями торчавшими на концах.

– Бонжур, – сказала я, входя. – Я вам не помешаю?

Я никак не могла понять, кто это. Женщина явно не относилась к больничному персоналу, и мне подумалось, что она, должно быть, из «Чистой планеты».

Не оборачиваясь, женщина неприветливо кивнула мне в ответ. Постояв у нее за спиной, я вышла. Она мне не понравилась, и я решила переждать ее визит, чтобы посидеть с Шерил наедине. Едва я закрыла дверь палаты за собой, как навстречу мне вылетела из глубин коридора врач, которая опекала Шерил.

– Вот вы где, я вас ищу!

– Что стряслось?

– Вы говорите по-английски?

– Да…

– Приехала мать Шерил, она не говорит по-французски, а я плоховато владею английским…

Так вот оно что! Это Кати!

– Я к вашим услугам.

Мы вернулись в палату. На какое-то мгновение я похолодела при мысли, что сейчас она увидит нашу схожесть и… И как будто разгадка тайны приблизилась ко мне на мгновение, как будто Кати должна была что-то такое сказать, чтобы приоткрылся секрет…

Но я же вся в наклейках, словно давно путешествующий чемодан! И что она может увидеть?

С забавным французским акцентом врач представила меня как подругу Шерил. Лицо Кати соответствовало ее крупной, тяжеловатой фигуре. Массивный подбородок покрыт светлым пухом, губы тонкие и длинные, будто прорезь почтового ящика, и яркая помада не столько скрывала, сколько подчеркивала их неизящество; мясистый нос и выщипанные брови над тяжелыми веками довершали этот, почти мужской портрет.

Маленькие серые глаза Кати цепко прошлись по моему обклеенному лицу, запнулись о мой нос, снова обежали лицо, словно пытаясь настигнуть какую-то промелькнувшую мысль, и, наконец, оставили меня в покое.

По ее просьбе я рассказала Кати происшедшую с нами историю. Я перевела все вопросы врача к ней и ее к врачу. Я прокомментировала все финансовые аспекты лечения Шерил и помогла Кати оплатить все счета в регистратуре.

После чего она попросила меня оставить ее с Шерил наедине. И лишь когда я выходила из палаты, она меня спросила:

– Я хотела бы остановиться в квартире у Шерил. Но в ее вещах не было ключей. Вы не знаете, где они?

Где они? Перед глазами пробежали сцены: Шерил отдает мне ключ, я закрываю квартиру и спускаюсь, и тут же взрыв…

– Они должны быть в моих вещах. Я посмотрю.

Ключи были действительно у меня. Выйдя от Шерил, Кати спросила, не смогу ли я ее сопроводить.

Я могла. Мой врач мне как раз утром сообщил, что я могу, по состоянию моего здоровья, выписаться, но вряд ли буду чувствовать себя комфортно за пределами больницы в таком виде, так что, со своей стороны, он мне рекомендует провести еще недельку здесь…

Я заверила его, что непременно так и сделаю, тем более что страховка платит. У меня не было ни малейшего желания появиться с обклеенным лицом на глаза изумленному народу.

Взяв такси, мы с Кати поехали на площадь Республики.

Кати молчала всю дорогу. Мне было очень неуютно рядом с этой дамой с неприветливым лицом и редкой неискренней улыбкой. Только когда мы уже почти подъехали к дому Шерил, она вдруг повернулась ко мне и спросила:

– Значит, вы русская?

Действительно, врач упомянула о моем гражданстве, когда представляла меня. Так чего же она переспрашивает?

– Да, – ответила я недоуменно.

Кати отвела глаза и отвернула голову к окну. Но спустя минуту до меня донесся ее следующий вопрос: