— Не понял, — пробормотал он. — Что ещё за собаки, да ещё со стороны заказника… Там, между прочим, охота запрещена. Так, вы можете тут меня подождать, а я схожу посмотрю. Вальдшнепов вам на сохранение оставлю, чтобы с собой не таскать.

Однако у Байбакова и Тарасевича было своё мнение, они настояли, что тоже пойдут с Потапенко. Тот махнул рукой, мол, ладно, как хотите. Ну и мне не оставалось ничего другого, как составить им компанию.

Идти пришлось минут десять, причём мы шли, стараясь не создавать лишнего шума. Потапенко попросил ступать за ним след в след, даже Фокс, подчиняясь команде хозяина, не лаял, держась с ним рядом.

— Стоп! — поднял руку лесник, пригнувшись. — А вот и они, голубчики.

Я тоже инстинктивно пригнулся, как и Байбаков с Тарасевичем. Даже спаниель, и тот прижался к усыпанной палой листвой земле, оскалив клыки и чуть слышно рыча. Сквозь облысевшие заросли я видел, как на небольшой полянке двое споро разделывали тушу молодого лося. Вернее, разделывал один — который мордатый и небритый, а второй, долговязый, больше суетился, хотя тоже держал в руке нож, но явно не знал, что с ним делать. А ещё рядом с лосем по-хозяйски прохаживался здоровый лохматый пёс непонятной породы, скорее всего, вообще беспородный. В какой-то момент он повернул морду в нашу сторону и навострил уши.

— Засёк нас псина, — процедил сквозь зубы Потапенко. — А эти… Молодого лося завалили. Это ж Пузырёв, паразит, я узнал его, в который раз на браконьерстве попадается. А второй… Второго не знаю. Ну, теперь держитесь у меня, сволочи!

Он решительно выпрямился и двинул сквозь кусты в направлении, чуть погодя следом отправились Байбаков и Тарасевич, и мне снова не оставалось ничего другого, как последовать за ними. Раздался лай, причём с обеих сторон. Беспородный лаял громче, даже как-то басовито, но с какой-то ленцой, зато Фокс звонче и с большим остервенением.

— Твою ж мать, только вас тут не хватало, — процедил мордатый, подхватывая с землю ружьё.

— А ты как думал, Пузырёв, что с всё с рук сойдёт? — грозно спросил Потапенко. — Давай-ка положи ружьишко на землю и рассказывай, как ты на молодняк в заказнике охотишься. И не надо сочинять, что будто нашёл уже убитого, экспертиза докажет, из какого ружья выпущена пуля.

— Да пошёл ты… Игорь, ломим.

И развернулся с явным намерением дать дёру.

— А ну стоять!

Потапенко вскинул ружьё и выстрелил в воздух. И почти тут же раздался ответный. А ещё мгновение спустя с криком «Твою мать!» Тарасевич рухнул на землю. У меня внутри всё похолодело, правда, немного отлегло, когда я увидел, что завотделом обкома партии ранен не в живот или голову, а всего лишь в ногу. Впрочем, радовался я рано, так как ранение было серьёзным — пуля (явно не картечь), судя по всему, перебила бедренную артерию, и кровь хлестала фонтаном.

Охотничий нож, который я метнул вслед уже отбежавшему метров на десять Пузырёву, угодил тому в левое надплечье, аккурат над лопаткой. Сам от себя такой меткости не ожидал. Из рук браконьера выпало ружьё, он, матерясь, попытался вытащить нож. Его напарник на секунду остановился, но всё же решил драпать дальше, и вскоре скрылся между деревьев.

А к Пузырёву уже бежали Потапенко и Байбаков.

— Стоять, сука! — орал лесник. — На колени! На колени, я сказал!

Зачем ставить браконьера на колени, я не понял, но это уже их проблемы. У меня тут есть дела поважнее. Не мешкая, я вытащил из рюкзака жгут и кинулся к раненому, который стонал, стиснув зубы и зажимая рану, пытаясь хоть как-то остановить кровь.

— Олег Владимирович, уберите руки, вы мне мешаете, — как можно спокойнее сказал я.

— Что? — поднял он на меня глаза, в которых смешались боль и удивление, как так вообще такое могло случиться с ним, большой партийной шишкой.

— Руки уберите, мне нужно наложить жгут, — терпеливо повторил я.

— А, да-да, конечно…

Наложенный на два пальца выше раны турникет[1] помог остановить кровотечение, а то Тарасевич уже и бледнеть начал от потери крови. Сколько уже вытекло, с пол-литра или больше? И она, кстати, ещё продолжала сочиться.

Пока я возился со жгутом и обрабатывал входное и выходное отверстия, Байбаков с лесником успели связать Пузырёву руки за спиной, которым мне тоже пришлось заняться. Тут ситуация была намного проще, лезвие моего ножа, который я вернул обратно в ножны, вытерев предварительно от крови, никаких крупных сосудов не задело. Возможно, что и зашивать не придётся, хотя лучше бы перестраховаться. Я обработал рану и замотал её бинтом.

— Нужно сделать для Олега Владимировича носилки, — сказал я, закончив с манипуляциями. — Сам он идти не сможет. Донесём раненого до заимки, там уже на машине в Куракино, Ряжская сможет оперативно заштопать. Кстати, пуля прошла навылет и кость вроде бы не задета.

Фёдор Кузьмич и Андрей Юрьевич моментально ринулись рубить своими ножами тонкие деревца, годные на слеги. Да уж, тут топорик или пила бы больше подошли, но, как говорится, что имеем — то и имеем. Тарасевич сидел, прислонившись спиной к стволу осины. Глаза его были закрыты, по лицу всё больше разливалась бледность. И я, не теряя времени, принялся за его лечение.

Никто меня не спалил, пока я при помощи своих «паутинок» соединял рваные края артерии, «склеивал» плоть, и только входное и выходное отверстия оставил нетронутыми. А то уж было бы слишком неправдоподобно, если бы и они чудесным образом затянулись. Пусть штопают.