– На твой вкус, Джон!

Она побежала дальше. Но как хотелось ей в этот момент отпустить Джона порезвиться в бассейн, к другим ребятам, и сделать за него несложную кухонную работу. Однако строгие традиции Корабля не допускали никаких вольностей.

Поднявшись наверх, к звездам, она порядком запыхалась, но эта легкая усталость доставила ей удовольствие. Не так уж много удовольствий выпадало им на Корабле, физическая нагрузка - одно из них. Вот почему спортом охотно занимались все. "Почти все", - поправила она себя, вспомнив Свена.

Теперь - десять минут на брусьях вместе с Люсьен.

– Как хорошо у вас получается стойка, тетя Полина.

– Ты научишься делать еще лучше. Тяни носок, девочка, тяни носок. Нам, женщинам, нужна не только сила, но и грация, - она озорно подмигнула, чтобы нравиться нашим неповоротливым мужчинам. Больше гибкости, девочка!

Десять минут с малышами в бассейне.

– Серж, ты неправильно дышишь. Вспомни, как учил дядя Свен. Марта, доченька, а ты чего стоишь?

– Мама, а почему рыбки тоже умеют плавать?

– Когда они были совсем крошечные, их научили мамы.

– А разве у рыбок есть мамы?

– Конечно, у всего живого есть мамы.

– А у Сержика почему-то нету.

– Плавай, дочка, плавай. У Сержа тоже была мама.

Александр замер на перекладине, залюбовавшись Люсьен, прыгающей через скакалку. Хорошая фигурка у девочки. И показать себя умеет.

– Выше, Люсьен, выше, задорнее! А ты, Александр, не свались с турника загляделся! Марта, смелее, не бойся, не утонешь. Смотри, как я.

Она следила за детьми, разговаривала с ними, плавала, плескалась, и все стояли перед нею эти горные тропинки, эти мглистые ущелья, эти камни, исчезающие из-под ног. Но теперь прежние страхи улетучились, осталось только ощущение новизны, какого-то приятного открытия, будто она и в самом деле побывала на Земле. Как все-таки живуче в нас земное притяжение! Оно будет тревожить по ночам и Марту, и ее внуков, и правнуков, пока через триста лет не вернутся они на Землю и не ступят на нее собственной ногой.

– Приготовиться к завтраку, - звонко выкрикнул вбежавший в сад Джон. Салат! Яичница! Кофе с молоком!

Дети стремглав бросились одеваться: на аппетит никто не жаловался.

Полина поднялась к себе в каюту, подошла к зеркалу. Навстречу ей шагнула из-за стекла молодая, все еще свежая тридцатилетняя женщина с округлыми щеками, пышными каштановыми волосами и спокойным взглядом больших серых глаз. Если бы не грустинка во взгляде, не озабоченность на лице, она, пожалуй, ни в чем не уступила бы Люсьен: гибкая, цветущая, привлекательная женщина в лучшем женском возрасте, которой еще предстоит родить Кораблю одного, а то и двух детей. Полина улыбнулась своему отражению.

"Надену платье, - решила она, - да поярче, нельзя же вечно в комбинезоне. Может, Свену будет приятно".

Вот уже несколько дней Свен хандрил и пренебрегал зарядкой. В этом не было ничего особенного, такое не раз случалось и с ним, и с нею, и с другими, кто был до них. Ничего, пройдет. Надоест хандрить, как все на свете надоедает, и Свен с новой энергией примется задела. А пока его лучше не тревожить, пусть сидит над шахматными этюдами или читает философские книги, взрослому человеку самому лучше знать, как быстрее войту в форму.

Она привела в порядок волосы, перехватила их лентой и, все еще напевая, - вот ведь привязалась мелодийка, - подошла к каюте Свена.

– Свен!
– позвала она, открывая дверь.
– Свен, завтракать!

Каюта была пуста.

Полина поднялась в рубку. На черном небе не мигая холодно светились яркие проколы звезд, всегда одних и тех же, равнодушных ко всему.

– Свен!

Никого.

Спустилась в библиотеку, в сад, на ферму, обошла этажи и кладовые, заглядывая в темные углы, будто искала какую-то потерявшуюся вещь, потом вернулась, проверила все двенадцать кают. Свена не было нигде.

"Что за дурацкие шуточки, - подумала она, еще не чувствуя ничего, кроме раздражения.
– Корабль не городская квартира, из него не выйдешь прогуляться". И тут, как лавина в горах - грохочущая, неудержимая, все сметающая на пути, - обрушилось на нее неизбежное прозрение...

На какое-то время мир исчез. Не было ничего: ни Вселенной, ни горя, ни самой Полины, ни Корабля, ни боли, ни единой мысли - только тяжесть, непомерная, убивающая сознание тяжесть.

Потом словно кто-то прошептал: "Не испугай детей. Они там ждут. Самое главное - не испугай детей..."