— Все не так просто. Мои сны ничем не отличаются от реальности. Детали никуда не пропадают и остаются на месте до последней буквы в книге. А все дело в гипермнезии.

Она встает с кресла, медленно подходит к полке и берет книгу. Скорее всего, наобум.

— Вы читали «Пробуждение» Эндрю Ричардсона?

— Нет.

Садится обратно в кресло, открывает на рандомной странице и кладет передо мной:

— Прочтите любой абзац и запомните его.

— Я уже это делал.

— Вы делали это дома и с теми книгами, которые читали раньше. Я же предлагаю вам нечто новое.

Читаю, передаю книгу ей, мельком глядя на показавшиеся из-под рукава «женевские волны». Она надевает очки, смотрит на тот же абзац, и я с точностью повторяю его.

— А следующий?

— До следующего я не дошел.

— И никаких идей?

Смотрю на потолок и понимаю: эта игра начинает мне действовать на нервы.

— Он начинается со слова «Если», насколько я успел заметить.

— Если это сон, и вы только что придумали один абзац из книги, почему точно так же не можете придумать следующий?

— Потому что это убедило бы меня, что я во сне.

Она захлопывает книгу, снимает очки.

— Вы ищете опровержение сна, а не подтверждение реальности.

Удивленно смотрю на нее, и как-то само собой вспоминается, что говорят о психиатрах — постоянно работая с полоумными, они и сами становятся не от мира сего.

— Есть разница? — Спрашиваю и чувствую, что мы махнулись ролями. Но докторский взгляд Дакоты мне не переплюнуть.

Она встает с кресла и снова подходит к окну.

— Опровергнув один сон, вы попадаете в другой, чтобы точно так же опровергнуть и его.

Меня забавляет, насколько серьезно она рассуждает на тему моего бреда. От этого чувствую себя еще более умалишенным.

— Хотите сказать, мне нравится это состояние?

Ее голос становится сухой и сиплый, словно она резко постарела на сотню лет:

— Хочу сказать, что это сейчас не сон…

Дакота поворачивается, и меня бросает в ужас от того, что предстает моему взгляду: из ее пустых глазниц выпадают опарыши, а покрытая трещинами серая кожа осыпается песком, обнажая кости скул и гнилые зубы. Появляется запах подвальной сырости, и я замечаю, как поедаемые короедами стены начинают быстро превращаться в труху. Пол становится вязкой болотной жижей, в которой я оказываюсь погрязшим по колени. И мне ничего не остается, кроме как проваливаться дальше вниз, осознавая до жути простую истину: бежать невозможно.

IV

Я просыпаюсь в холодном поту. Не сразу приходит понимание, что нахожусь в собственном кабинете, и что за окном поздняя ночь. Электрический свет дрожит, как будто в лампы забились мотыльки, а на экране монитора мерцает зависший сиреневый череп с цветами. И мне уже плевать, как он называется. Единственное, что меня теперь волнует — с какого момента начинается точка отсчета этого безумия.

Возвращаюсь домой и обнаруживаю на книжных полках «Пробуждение», к которому в жизни не притрагивался, но сюжет которого мог пересказать, и даже повторить наизусть любой абзац. Просто как данность. Захожу в спальню: хаос не упорядочен, и в этом заключается главная подлость сновидческой реальности. Ни одна вещь не выдает какой-либо закономерности, которая позволила бы мне поставить точку в вопросе, сплю ли я.

Иду в ванную, смотрю в зеркало. Вы когда-нибудь смотрели на себя в зеркало во сне? Так вот, при гипермнезии никаких пластилиновых метаморфоз не происходит, можно пялиться хоть до следующего пробуждения. Паутина трещин только добавляет правдоподобности. Неужели я настолько глуп, чтобы хоть на минуту предположить, что удар кулаком разобьет всю иллюзию реальности? С руки начинает течь кровь, как еще один художественный штрих к самой искусной подделке в моей жизни. Забавная штука: еще месяц назад я мог установить подлинность любой картины, но теперь не в силах отличить даже реальность от сна.

Следующая идея, которая приходит в голову, кажется еще более нелепой, чем все мои проверки вместе взятые. От этого появляется уверенность, что должно сработать, и я тут же приступаю к делу: включаю ультрафиолетовую лампу и начинаю искать вокруг себя следы подделки. Прямо как на картине, с тем лишь отличием, что и сам являюсь ее персонажем. Стены, столешница, полка с книгами, жалюзи, постель — в синем свете все смотрится сотканным из одного материала. Не вижу в этом ничего странного, потому что свежих слоев краски нет. Но разве это о чем-то говорит?

Включаю свет, вглядываюсь в стену. Каждая шероховатость выглядит как мазок на холсте, и я не уверен, что так было всегда. «Никогда не поздно увидеть что-то новое в привычных вещах», думаю. Постепенно приходит понимание, насколько все это глупо, и когда в руках оказывается увеличительное стекло, замираю как оглушенный от собственного безумия. Что я рассчитываю разглядеть? черновой набросок моей жизни, или подпись мошенника?

Нужно взять себя в руки и хорошенько подумать. На глаза попадается корешок бордовой книги с полустертыми оранжевыми буквами «История живописи». И тут я понимаю, в чем моя ошибка: все это время я пытался распознать, во сне ли нахожусь, всматриваясь в детали вещей. Я подходил к попыткам разоблачить фальшивую реальность так же, как делал это в лаборатории с картинами. Но ведь есть и другие методы, такие как… углубление в историю полотна. Вот на чем необходимо было сосредоточиться с самого начала, и что нужно сделать сейчас.