Д’Артаньян начал подниматься по узкой лестнице, следя, чтобы деревянные ступеньки не скрипели под его сапогами. Последний этаж – чердак, где в беспорядке теснилась пыльная мебель. В глубине чердака дверь. А если рыжий вышел через нее? Заметил, что за ним следят, и воспользовался черным ходом?

Гасконец медленно двинулся в том направлении. Вдоль прохода стояли прислоненные одна к другой картины, завешенные тряпками. В прорехе он увидел золотистые волосы… Из любопытства приподнял тряпку и выпрямился в изумлении.

– Да это же она! – шепотом сказал он сам себе.

С картины в золотой раме на него смотрела молодая женщина. Та самая, которую он видел на постоялом дворе. В карете. Покойница в постели Атоса. На картине рядом с ней стоял мужчина: в нем д’Артаньян узнал одного из всадников, похороненных хозяином «Золотой стрелы». На мизинце мужчины сиял перстень-печатка с гербом де Валькуров. Надпись, вырезанная на раме, гласила: «Танкред и Изабель де Валькур».

Изабель де Валькур? Но ведь…

Внезапно он услышал за спиной скрип.

– Сударь! Что вы тут ищите?!

Женский голос лишился обольстительной мягкости. Д’Артаньян обернулся: поддельная графиня держала его на мушке. Ни секунды не медля, она выстрелила. Пуля обожгла бок гасконца, и он повалился на пол. Единственное, что он успел заметить, – на рукояти пистолета – серебряная волчья голова. Она же хотела лишить его жизни и в карете. Значит, убийца не графиня де Валькур, так как она была мертва. Там находился еще кто-то?.. Как при вспышке он увидел внутреннее убранство кареты и скорее догадался, чем различил, что в потемках позади пассажирки затаилась тень.

Кто же, – черт побери! – эта женщина, которая только что принимала его, откровенно хотела соблазнить, а теперь добивалась его гибели?

Второй выстрел. Д’Артаньян собрался, вскочил на ноги и вслепую бросился к двери – она открылась. Слава богу, в этом помещении есть окошко! Пуля просвистела около его головы. Он открыл окно, вылез через него и оказался на крыше. А дальше – бегом от водостока к водостоку, то и дело оглядываясь – нет ли погони?

После долгого странствия по парижским крышам, а потом и по улицам д’Артаньян, прихрамывая, добрался до дома Бонасье. Во дворе прачки занимались обычным делом. Гасконца обдал запах свежего белья. Около большого стола Констанция складывала простыни. У него едва хватило сил подойти и улыбнуться.

– Здравствуйте, мадемуазель, – произнес он едва слышно.

– Здравствуйте, сударь.

– Мне понадобится ваш талант портнихи.

Констанция с недоумением посмотрела на молодого человека – весь в грязи и покачивается, будто пьяный.

– Будем что-то шить? – спросила она, немного встревожившись.

– Меня…

Она едва не вскрикнула, увидев, что рубашка жильца в крови, а на боку он придерживает кровавую тряпку, которую прихватил, убегая из особняка Валькуров.

– Следуйте за мной, – скомандовала она.

На кухне Констанция усадила д’Артаньяна на табурет, принесла теплой воды и шкатулку для шитья. Слегка покраснев, она расстегнула на молодом человеке рубашку, промыла рану и принялась ее зашивать. Гасконец всякий раз тихо стонал, когда она прокалывала ему кожу, и при этом не сводил с нее глаз – такой милой, целиком погруженной в свое занятие. «Куда лучше той», – подумал молодой человек, вспоминая красавицу, с которой так бурно расстался.

– Вам повезло, – сказала Констанция, когда смогла справиться с охватившим ее волнением. – Еще немного, и рана была бы в сердце.

Молодой человек со вздохом ответил:

– В нем уже рана…

Констанция посмотрела на потолок и отметила:

– Нашли время говорить о любви.

– Я о ней не сказал ни слова, – отозвался д’Артаньян.

– Вот и молчите, а то в следующий раз зашью вам рот, – засмеялась Констанция.

– Молчу. Я молчу…

Они смотрели друг на друга, и глаза их смеялись. Констанция вдела новую нитку в иголку и закончила работу.

– Я привык к ударам, они сыпались на меня часто, но впервые рана открыла во мне источник любви.

Констанция нахмурилась.

– Не шевелитесь. Иначе как я вас забинтую?

– Я не двигаюсь.

Д’Артаньян хотел встретиться с ней взглядом, но Констанция его избегала.

– Не шевелитесь, и если вы еще…

– Но я не шевелюсь. Возможно, это сердце – оно готово выпрыгнуть из груди…

– Перестаньте так на меня смотреть, иначе никогда вас не забинтую, – объявила Констанция, смеясь.

Гасконец схватил тряпицу, прихваченную из особняка и служившую ему бинтом, и растянул ее у себя перед глазами.