– Рисунок сделан кровью. Что он означает? Нагнувшись, он потянул ее за плечи, заставил подняться на ноги.

– Вам пора уходить, – сказал он без тени раздражения в голосе.

– Я хочу сначала поговорить с Крисом. – Дайна направилась туда, где виднелись две фигуры: Макиларги отошел в угол, чтобы посовещаться с Бонстилом. – Как он? – спросила она Силку.

– Так себе, мисс Уитней, – ответил тот, крепко дерзка Криса за руку повыше локтя. – Он очень тяжело переживает случившееся.

– Крис. – Дайна прикоснулась к его лицу кончиками пальцев. – О, Крис.

Он, несколько раз моргнув, с трудом поднял голову и взглянул на нее.

– Я в порядке, Дайна. В полном порядке. Однако она хорошо видела, что это не так, и в то же мгновение, не колеблясь, приняла решение. Порывшись в своей сумочке, она извлекла оттуда ключи.

– Держи, – сказала она, вкладывая их в ладонь Крису. – Силка отвезет тебя ко мне домой. Ты можешь жить там столько, сколько захочешь.

– Я собирался забрать его к Найджелу, – заметил Силка.

– Отвези его домой, – повторила Дайна. – Ко мне. Силка все еще колебался.

– Тай будет крайне недовольна. Она хотела...

– Делай, как я сказала, – мягко перебила его она. – Сейчас ему не нужны ни Найджел, ни Тай.

Глаза Силки вспыхнули и тут же погасли. Он ничего не ответил, но Дайна поняла, что он сделает так, как она просила. Она вновь принялась шарить у себя в сумочке.

– Я дам тебе номер, по которому он может найти меня, если понадобится...

– Я уже знаю его, – без малейшего намека или иронии в голосе ответил Силка.

– О! – она невольно уставилась на него. – Очень хорошо. – Наклонившись, она поцеловала Криса в щеку. – Позаботься о нем как следует. Силка.

– Я всегда только этим и занимаюсь, мисс Уитней. – Они вышли из гостиной, и через несколько мгновений она услышала плавный шум мотора удаляющегося лимузина.

Теперь, когда Крис уехал, Дайна почувствовала, что впадает в какое-то странное оцепенение. Пытаясь стряхнуть его с себя, она согнула руки в запястьях и потянулась. «Мне нужно выпить», – подумала она. Однако ей не хотелось делать это в присутствии лейтенанта. Когда-то давно в Нью-Йорке ей уже приходилось встречаться с типами вроде него.

Бонстил уже закончил беседу со своим подчиненным.

– Куда мне подвезти вас? – спросил он, обращаясь к девушке.

– Который час?

Он посмотрел на часы.

– Начало двенадцатого.

Она кивнула. У нее было в запасе время, чтобы выпить и немного поспать перед тем, как поехать в аэропорт встречать Рубенса.

– Спасибо. Здесь под окнами стоит мой «Мерседес». Я думаю, мне станет легче, если я сама сяду за руль.

Бонстил кивнул и проводил ее до входной двери; Макиларги остался в комнате. Снаружи все небо было затянуто облаками, и неяркий рассеянный солнечный свет пробивался сквозь их пелену. Они казались такими ослепительно белыми и хрупкими, точно были сделаны из фарфора.

Дайна забралась в свой автомобиль, и Бонстил захлопнул за ней дверь.

– Я позвоню вам через день-два, – сказал он.

– Лейтенант..., – она взглянула на него.

– Уок.

– Нет, – она улыбнулась. – Я не могу звать вас так. Вы выглядите как Бобби.

– Никто еще не звал меня Бобби. – Он внимательно посмотрел на нее и кивнул. – До свидания, мисс Уитней.

– Так все-таки, что же ты забыла в этом благоухающем саду? – спросил ее Бэб в тот самый первый вечер.

– Во всяком случае никого, перед кем должна держать ответ, – ответила Дайна. Однако даже в тот момент она подозревала, что ему известно, почему ей пришлось покинуть дом на обсаженной деревьями и кустами Джил Плэйс в районе Кингсбридж в западном Бронксе.

Ей было тринадцать лет, когда скорее стечению обстоятельств, нежели нормальному ходу событий, ее детству наступил конец. К тому времени ее отец уже умер, однако продолжал присутствовать в жизни девочки, словно молчаливый, но незабытый страж, лежавший в ящике из орехового дерева на глубине шести футов под землей на кладбище, куда Дайна не могла заставить себя прийти со дня похорон.

Она не помнила точной даты его смерти. Однако память о времени года, когда это произошло – разгар жарких августовских дней, на протяжении которых даже на мысе Кейп-Код, открытым буйным, пронзительным ветрам с Атлантики, царил невыносимый зной – навсегда запечатлелось в ее сердце.

Это наверняка был август, потому что она прекрасно помнила невообразимую толчею в воде возле берега. Дайне было хорошо известно, что только во время этих душных дней последнего летнего месяца море нагревалось достаточно, чтобы большинство людей получали удовольствие от длительного пребывания в его волнах.

Что касается самой Дайны, то ей было все равно. Она никогда не обращала особого внимания на посиневшие губы или окоченевшие руки и ноги. Ее мать (которую она всегда звала Моника) махала рукой и кричала, пытаясь заставить дочь выйти из воды, чтобы высохнуть и согреться на солнце, но та никогда не слушалась. В конце концов, Монике приходилось силой вытаскивать ее на берег, а к тому времени Дайна уже успевала промерзнуть до самых костей. Она стояла на песке мокрая и дрожащая, пока Моника, завернув ее в огромное ярко-красное пляжное полотенце, энергично растирала ей руки, чтобы ускорить кровообращение, а здоровенные сине-зеленые слепни больно жалили соленую блестящую на солнце кожу на ее лодыжках.