«Когда же у тебя иссякнут стрелы?» – выдохнула она.

Нервный срыв. Нельзя сказать, чтобы часто, но и не редко он сопровождал её. Длительное нервное напряжение, бесконечные стрессы, особенно в школьные годы, в конце концов, давали свои плоды, словно растение, периодически подпитываемое подкормками из нескончаемых пагубных составляющих, которые травмировали её психику, калечили её внутренний мир и заставляли забыть о спокойствии. Спокойствие, которое так трудно было восстановить.

Агрессия доходила до того, что она рвала волосы на голове. В порывах у неё было желание вырвать их до одного, но она никогда бы этого не сделала – где-то глубоко внутри она знала, где эта грань. Грань между желаемым и дозволенным. И это касалось далеко не волос. Она знала, где заканчивается её собственное, а где берёт своё начало чужое. Эта граница порой заставляла её страдать. Просто в силу того, что она родилась такой. Природа запрограммировала её на выполнение определенного функционала, конкретного перечня действий – ни больше, ни меньше. Такие люди, как она, приходят в этот мир с одной целью – нести себя в жертву. Да, вся её жизнь была полна самопожертвований: спасать, отдавать, дарить. Она не вспоминала о себе даже в самый последний момент, потому что считала, что другие нуждаются в помощи больше, чем она. Она не считала, что страдает, когда отдавала последнее, наоборот, нечто приятное переполняло её душу, она чувствовала, что в этом и есть её предназначение – в помощи нуждающимся. Но со временем эта помощь приходила лишь к животным. Она отвернулась от людей. Она отвернулась от них, от их нескончаемого потребительского отношения к жизни и к ней самой, от отношения, пожирающего всю её созидательную энергию, всю её доброту, милосердие. Но страшнее было потерять доверие в её глазах. В этих глубоких, бездонных глазах ребёнка, в глазах, из которых на людей смотрела Вселенная. Вселенная, насквозь пронизывающая всё их гнилое нутро, оголявшее их оголтелую страсть в опустынивании её наивной души. Вселенная, которая оберегала её чистую, неосквернённую душу. Душу, которую она в порывах отчаяния готова была продать, лишь бы перестать ощущать эту боль опустынивания. Но эта боль не прекращалась, она могла утихнуть, но не прекратиться окончательно. И, к несчастью, от этой боли не было панацеи. Так же как и не было выведено до настоящего момента формулы вещества, которое питало её тело и концентрировалось в сосудах. Она отвернулась от людей. Ей не было больше дела до их трудностей, какими бы глобальными они ни были.

Глядя на высокую и роскошную ель перед окном, она всегда останавливала взгляд на её веточках.

«Издалека они такие пушистые, будто нежные хвойные пушинки. Но стоит приблизиться к ним, и глазам открывается вся их острота. Острые мохнушки», – ухмыльнулась она.

На ветвь села синичка.

«Так аккуратно, – заметила она. – Они никогда не ранят свои лапки, знают, как приземлиться, у них своя тактика, стратегия приземления».

Она улыбнулась и задумалась о том, как было бы хорошо обладать такой же стратегией, чтобы выйти с наименьшими повреждениями.

«Наверное, люди также разочаровываются во мне».

В ней было особое очарование, приманивающее самых разных людей. Стоило ей посмотреть на человека, особенно ему в глаза, и она тут же становилась центром внимания для этого человека. Её отличал и голос, который строило бы применять в озвучивании мультфильмов. Часто именно он ставил её в неловкое положение при поиске работы, вводил в краску, когда люди сомневались в её совершеннолетии, и совершенно неважно, сколько лет ей было на тот момент: двадцать, двадцать два, двадцать пять, двадцать восемь. Яркий макияж с убранными в богатый пучок волосами далеко не всегда «спасали ситуацию» при покупке шампанского. И хоть эти ситуации ей льстили, всё же она чувствовала себя как будто неполноценной. Заниженная самооценка не давала ей выделяться в средней школе – она всегда старалась спрятаться в джинсы и простую кофту, лишь бы поменьше обращать на себя чужое внимание. Отец и мать баловали её одеждой в младшем школьном возрасте, одевая то в платья, то в вышитые бисером красивые брюки и ярко-янтарного цвета колючий свитер (этот наряд был её любимым – она особенно часто вспоминала его, глядя на смолу или мамины крупные серьги с янтарём). Особенно много у неё было заколок, резинок для волос, которыми её мама украшала её косу, собранную и закреплённую тонкими невидимками на темени. Длинные волосы ей не позволяли распускать, да и это было неудобно. Строгость в её семье была на первом месте. Её отец отличался тиранией. Он контролировал чуть ли ни каждый её шаг. Порой, когда она смотрела на других отцов, думала, все ли они такие же как он? Нет, определённо нет. Она знала, что они не такие. Уже тогда, в начальной школе, она наблюдала за людьми, подмечала их природные особенности и считала их странными. С ранних лет политика отца, вживляемая ей словно чип под кожу, становилась основой воспитания. Но благодаря матери эта политика искоренилась в подростковом возрасте. С трудом, но искоренилась. Почему? Отец был вездесущим дьяволом, мучившим её душу. Он следовал за ней везде. Как сказал Джонни Депп в фильме «Сонная лощина»: «На словах святоша, а по сути жестокий тиран». Эти слова как нельзя лучше характеризовали её отца.

Порой, ей казалось, что она никогда не избавится от этой тирании, насилующей её душу. Нервозность, чрезмерная сентиментальность, которые и без того ей были посланы природой, обогатились разрушающей энергией в сотни тысяч раз. Она росла замкнутой в себе, хоть и поддерживала связь с несколькими одноклассниками, близкими ей по духу хотя бы малость.

Вибрация телефона отвлекла её от мрачных воспоминаний. Практика. Документы нужно прислать до определённого срока. Она уже досрочно сдала документы. Массовая рассылка. Бездумная, раздражительная, автоматическая. Это иногда раздражало. Никакой индивидуальности. Масса. Масса из трёх сотен человек, совершенно не отличающихся между собой для дирекции университета. Неудивительно.

«Деньги. Их волнуют лишь наши деньги. – Ухмыльнулась она, глядя на SMS-сообщение. – Всех интересуют лишь мои деньги». – Она смахнула уведомление с экрана.

И лишь он. Лишь он ухаживал за ней исключительно. Человек, обременённый заботами о собственной и семейной жизни. Он не думал о ней лишь как об источнике энергии. Он был другой. Ничем непримечательный, он не отличался особой запоминающейся внешностью. Но что-то в нём зацепило её. Их знакомство тоже было необычным. Она не рассчитывала на продолжительные, серьёзные отношения, не придумывала себе нечто несбыточное. Но его ухаживания затмили его внешние недостатки. Однако и эти недостатки, как она со временем заметила, растворились в его же собственных поступках. Она не заметила, как через несколько встреч привязалась к нему, притянулась как магнит. Нет. Ведь магниты тянутся друг к другу с противоположными зарядами. Впервые в жизни она усомнилась в себе, что является тем самым плюсом. Почему? Собственничество. То чувство, унаследованное от отца, которого она презирала с детства. То состояние, которое не давало ей жить спокойно. Наверное, как и любая женщина, она хотела, чтоб мужчина принадлежал ей всецело, только ей.

Конец ознакомительного фрагмента.