Неожиданно прожектора осветили небольшой подиум. Мы и не замечали его. На подиуме стояла женщина, описанию не поддающаяся. Вернее, Толстой, или Тургенев, или Михалков – быть может, и смогли бы рассказать нам её облик.

Но – не мы. Не я – во всяком случае. Просто вот что это было.

Стояла высокая, стройная рыжая женщина лет от 30 до 40. В веснушках. Чудесного овала лицо. Да и все остальное – на уровне мировых стандартов. Кстати, вся в белом. Какие-то воздушные кофты, юбки, шальвары. Поди, разберись да пойми, когда ты практически в невесомости.

Дон Рамирес радостно сообщил, что сейчас перед нами выступит известная немецкая оперная певица Вероника Штрум.

Я обмер. Сам-то не очень разбираюсь во всех этих музыкальных делах, но перед отъездом одна моя знакомая слезно умоляла купить пластинку звезды оперы – немки Вероники Штрум. Де, её нигде нет, на черном рынке – с руками отрывают, а все из-за голоса. Говорит, редкой он чистоты, тембра и поет очаровательно.

И вот, нате вам, она собственной персоной. Стоит, улыбается, положив руку на плечо Рамиреса.

«Ну-с, господа, я объявлять ничего не буду. Сама Вероника все сделает».

И неожиданно для нас над тропическим лесом полился глубокий контральто. Я посмотрел на моих коллег. У всех на лицах было непередаваемое изумление.

А нам неслись чудесные романсы Глинки, Пушкина, Есенина, Цветаевой, Баратынского.

Неожиданно она сняла накидку. Затем кофточку. Затем снова надела. Вдруг запела: «Мой золотой Иерусалим». А под конец – «Хава Нагила».

После окончания концерта принесли осетрину-на-пару, шампанское и черную икру в серебряных вазонах.

Дон Рамирес взял бокал и попросил слова. Видно было – он взволнован.

«Уважаемые господа. Я имел честь быть участником этого увлекательного рейса. Этот рейс обогатил меня знаниями. Но главное – я встретил чудесный народ. Добрый. Сердечный. Красивый. Было бы преступлением потерять связь с этим народом, который проживает в такой далекой от моей родины стране. Поэтому я решил оставлю себе на память о рейсе, о чудесных людях, о России Натали Мордасевич. Я прошу вас, коллеги, выпить за её здоровье, за мое и за наше счастье. Остальное мы купим».

В этот же момент, когда мы, растерянные донельзя, чокались с Рамиресом и Наташкой, к директору подошел официант и передал лист бумаги.

Директор прочел. И неожиданно, посмотрев на Рамиреса и Наталью, произнес тихо, но внятно:

«А шампанское-то горчит. Ну, просто горько да и только».

Тут пришел в себя весь наш небольшой советский коллектив.

«Горька-а-а!» – завопили мы все, почувствовав, что возвращаемся в нашу родную действительность.

Совершенно неожиданно чинный вечер стал набирать непонятные обороты лёгкого загула.

После третьего бокала бразды правления неожиданно перешли ко мне. Сказалась, может, школа частых застолий в институте. Или на даче, где у соседей распорядок выпивки был сформирован и не требовал изменений. Просто, ежели на даче в субботний день каждый из моих друзей не брал на грудь 800 граммов водки, то день субботний считался испорченным, проведенным без пользы, удовольствий и впустую.

Прежде всего я заявил, что пить без тостов – это в СССР называется пьянкой. (Замполит Костя одобрительно закивал). А ежели тосты – то это называется мероприятием.

И вечер пошел по накатанной наклонной дорожке, да такой, что соседние латифундисты ещё долго расспрашивали Рамиреса и его охрану об этом загуле.

Далее я не могу ничего рассказать. Тем более – описать в данном исследовании. Но Зарихман мне рассказал все в деталях. На самом деле, не у директора же или кэпа расспрашивать о безобразиях, которые и называются «зажигать по-черному».

Рассказ Зарихмана:

«Ну, традиционно, первый тост ты предложил за встречу. Второй – за женщин. Третий – за певицу Веронику. И полез к ней целоваться. Кэп и директор смотрели на тебя уже несколько удивленно. Затем неожиданно ты предложил всем пойти в бассейн. Рамирес чуть от хохота не захлебнулся.

Затем ты предложил идти к соседям. Рамирес ответил, что до соседей полдня езды на авто. Тогда ты просил, чтобы соседей предупредили – все их виллы и фазьенды – под детские сады и санатории для туберкулезных.

Затем ты предложил составить хоровод. Все мы, мокрые, уперев головы в спину соседа, двигались вдоль бассейна. А наверху этой кавалькады сидела совершенно обнаженная Вероника и пела песенку про два сольда.

Затем ты начал исполнять вместе с кэпом «лезгинку».

Ну, а к 4 часам ночи все уже натурально выпали в осадок. Ты же попросил кофе и сигару и тут же уснул.