– При чём здесь Рокко, – вступился другой, – у этого гада адвокат просто зверь. С таким адвокатом этот кот всех голубей в городе пожрать может безнаказанно.

– Да не адвокат это, – вставил третий, – это Пробка, дурень законченный. Зачем всё рассказал про нос свой бараний?

В эту решающую минуту, когда пара самых сердобольных пацанов готовы были выпустить кота из банки, встал прилично одетый мальчик в очках и произнёс:

– Прошу слова у суда.

– Что тебе, Сальваторе Швейман, надо? – спросил судья.

– Я хочу высказаться по существу дела.

– Ты что, Швейман, видел, как кот жрал птицу?

– Нет, этого я не видел, но моральный облик этого кота мне неприятен.

– Это ещё не повод, чтобы его прикончить, – сказал Жмых.

– Естественно, не повод, я вообще противник смертной казни. Но я хочу рассказать о том, что видел.

– Ладно, – согласился судья, – говори.

– В общем, этот кот – маньяк.

– Иди ты? – не поверили мальчишки. – Неужели?

– Да, маньяк. И садист, – настаивал Сальваторе. – Я сам видел, как он над кошками издевается.

– Это как же он над ними измывается? – не без ехидства полюбопытствовал Жмых.

– Да так. Однажды ночью кошки орали, а я заснуть не мог…

– Веская причина, Швейман, чтобы перевешать всех кошек, – съязвил Жмых.

– Так вот, они орали, а я пошел посмотреть, чего это они так орут. Выхожу на улицу и вижу…

– А ты очки-то нацепил? – не отставал от него адвокат. – А что ты без них увидеть мог?

Все засмеялись, а судья сказал:

– Ты, Жмых, поменьше языком трёкай, пусть человек расскажет, что видел.

– И вижу, – упрямо продолжал Сальваторе, не обращая внимания на адвоката, – как этот кот поймал молодую кошку, прыгнул на неё сзади и вцепился ей в спину когтями. Та, бедная, орёт, что есть силы, а этот гад не отпускает. Закогтился так, что за задние лапы не оттащить.

– Вот гад, – сказал кто-то из публики.

– Повесить его, – добавил другой.

– Как же мы его повесим, – раздражённо произнёс судья, если ни потерпевшей нету, ни даже её трупа.

– К чёрту эту юриспруденцию, – заявил Рокко, – есть же и гражданская позиция, в конце концов. Как мы будем жить в одном порту с такой заразой! – при этом он указал пальцем на кота.

– Точно! – заорали пацаны. – Мочить его, козла!

– Ну, раз так, – заявил судья, – то я снимаю с себя полномочия судьи и предлагаю решить судьбу этого облезлого садиста простым, гражданским голосованием.

– Ура! – заорали пацаны. – Да здравствует судья и голосование!

– Итак, господа, – взял слово Чеснок, – кто за то, чтобы повесить этого ублюдка?

– Почему вешать? – возмутились некоторые кровожадные. – Отрубить ему башку при помощи маневрового паровоза.

– Или утопить, – предложили другие.

– Синьоры, синьоры, – урезонивал их Чеснок, – что за варварство, что за дикость? Мы же цивилизованные люди, а вы собираетесь кота на рельсы бросать. А вдруг маневровый паровоз уже в депо ушёл, а обратно пойдёт только к вечеру. Это что же, мы его до ночи казнить будем? Что у нас других дел что ли нету?

– Ну, утопим тогда.

– Неинтересно.

– А может, спалим его на костре? – предложил веснушчатый малый.

– Рыжий, – серьёзно сказал Рокко, – ты знаешь что? Ты болтай-болтай, да знай меру. Ты уж что-то больно жестокий какой-то – это, во-первых, а во-вторых, сжигание – это прерогатива инквизиции. Вот если б мы его уличили в ереси, дело другое. А так повешение или что-нибудь такое же милосердное.

– Ну, давай голосовать, Чеснок, долго ты болтать будешь? – зашумели пацаны.

– Давайте, – согласился Рокко, кто за то, чтобы этого сиамского подонка казнить гражданским судом через повешение?

Все подняли руки, кроме Буратино и Сальваторе Швеймана. Бывший адвокат Жмых, видя такое дело, полюбопытствовал:

– А ты что, очкарик, не голосуешь?

– Я категорически против смертной казни.

– Вечно найдётся какой-нибудь ренегат, – сказал Жмых.

– Я – не ренегат и к этому коту испытываю чувство острой неприязни, – сказал Сальваторе, – но убийство я не приемлю даже в форме правосудия.

– Эй, ты, полегче. Ты тут незыблемость устоев общества не колебай, – сказал ему Рокко, – а то вот с этого и начинается. Сначала критикуют, а потом бомбу кидают, а потом рыдают, что их в кандалах пожизненно держат.

– И вообще, ты давай тут не пропагандируй, – произнёс бывший судья, – самому, может быть, голова не дорога – это твоё дело, а нам попадать в политические списки резону нету.

– Да я же не в том смысле, – перепугался Сальваторе, – я не пропагандирую. Просто как интеллигентному человеку мне неприятна эта грустная действительность и насилие вообще. Поэтому я воздерживаюсь.