– Ты права. Нам нужно охладиться, – улыбаясь во все тридцать два зуба, сообщаю я, после чего поднимаюсь с пола и закидываю ее к себе на плечо, чтобы отнести на веранду, где опускаю ее в чан, прозрачная вода которого блестит в ярком свете большой луны, озаряющей чистое синее небо.

Громкий всплеск нарушает ночную тишину вокруг. Джессика выплывает из-под воды, проводит рукой по мокрым волосам и стискивает зубы:

– Ты труп, Морган.

* * *

Два часа спустя я все еще жив. Единственная причина моей смерти, которая меня устроит, – от слишком большого количества оргазмов с Джессикой Шоу.

А в чане я ее не трахнул.

Да, я удивлен не меньше вашего, правда.

Я просто держал ее в объятиях и целовал, целовал и вновь целовал эти сладкие губы, полностью теряясь во времени.

Сейчас Джес лежит у меня на плече, укутанная в плед, пока я играю для нее на гитаре. Мы лежим так уже около часа. Джес ловит ртом тянущийся сыр с гавайской пиццы, и я улыбаюсь, когда она протягивает другой кусочек мне и кормит меня из своих рук. Она просит что-нибудь для нее сыграть, и я охотно соглашаюсь. Напеваю ей первое, что приходит в голову, а Джесси просит еще и еще.

– Хочу, чтобы ты пел для меня вечно, – с набитым ртом произносит она.

– Вечно? – улыбаюсь я.

– Ага. Ты так много болтаешь, что обычно мне хочется тебя убить. А когда ты играешь на гитаре и поешь, то ты даже меня не бесишь.

Усмехаюсь:

– Детка, ты просто мастер комплиментов.

Она смеется, а я снова напеваю ей строчки из любимых песен, проигрывая на гитаре аккорд за аккордом.

– У тебя прекрасный голос, – восхищенно произносит она.

Откидываюсь головой назад на диван.

– Спасибо, – на выдохе произношу я.

– Какое-то очень грустное «спасибо». Что не так?

– Мне кажется, что в последнее время в моих песнях нет души. Я пишу их не от сердца.

– И почему тебе так кажется?

– Потому что когда я их пою, то ничего не чувствую.

– Совсем?

– Совсем. Ни мурашек, ни счастья, ничего. Порой я выхожу на сцену, думая о том, как после концерта съем чизбургер.

– Я люблю чизбургеры, – пожимает плечами Джес, и я издаю смешок.

С моих губ едва не срывается: «А я люблю тебя», но я вовремя торможу.

Эта мысль немного выбивает меня из колеи, и на мгновение я теряюсь, но тут же беру себя в руки, когда Джессика продолжает:

– И я люблю твои песни.

– Правда? – откашлявшись, удивленно интересуюсь я.

– Сначала объясни мне, что, по твоему мнению, не так с твоей музыкой, а после я поясню, – доедая пиццу, выдает она.

– Все сложно, детка.

– Так объясни, – она садится прямо и пристально смотрит на меня.

Вздыхаю:

– Когда тебе двадцать два и ты вдруг просыпаешься звездой, то начинаешь сомневаться, верны ли твои принципы. Продюсеры говорят тебе, что модно, что точно продастся, раскручивают тебя и пихают, куда только можно. Ты начинаешь бежать за славой, стараться всем угодить и продать свое творчество. В этом поганом шоу-бизнесе твоя душа никому не нужна. Теперь ты товар. По ощущениям – это словно тебя засосал торнадо и ты крутишься по одному и тому же кругу, не в силах выбраться. И пока ты крутишься, эти самые жизненные принципы улетают в гребаную страну Оз. А ты уже не знаешь, кто ты и чего хочешь от жизни.

Джессика забирает из моих рук гитару и откладывает ее в сторону, затем садится на меня верхом, раскрывая свой плед, и обнимает за шею, накрывая нас обоих. О, и под пледом она совершенно голая. И я тоже.

Идеально.

Стараюсь смотреть ей в глаза, а не опускать взгляд на ее фантастические сиськи. Что очень тяжело. Даже не представляете насколько.

Дьявол, какая она сексуальная. К черту мою музыку. Я хочу забыться в ней.

– Почему ты в себя не веришь?

Тихий голос заставляет меня оторвать взгляд от ее тела, и мысли о сексе все же улетают к черту, потому что во взгляде ее прекрасных глаз цвета океана сейчас столько нежности, что я тону, забывая обо всем и желая видеть эту нежность до конца своих дней.

– Детка, мои песни полное дерьмо. Никто в меня не верит, – хриплю я.

– Я верю, – шепчет она, выбивая из моей груди воздух. – Когда по радио крутят что-нибудь из твоих хитов, я танцую.

На этом моменте по моему лицу расползается широкая улыбка.

– Святые небеса, прекрати улыбаться, – улыбается она в ответ и смущенно отводит взгляд, не прекращая при этом поглаживать мое лицо ладонями. – У тебя миллионы фанатов по всему миру. И они любят твои песни. Просто пиши, пой, наслаждайся тем, что делаешь. Совсем не важно, что и кто скажет. Делай это для себя. Слышишь? Плевать на гребаный шоу-бизнес. Тебе необязательно делать то, что модно. Тебе необязательно гнаться за популярностью. Забудь о них. Обо всех тех, кто указывает тебе, что делать. Слушай свое сердце. Что оно тебе говорит?

Джес нежно гладит меня по щеке, пристально изучая глазами. Я молчу, и она продолжает:

– Ты талантлив. У тебя прекрасный голос, от которого дрожь по телу проходит. Твоя музыка… она пробирает до мурашек.

Я все еще молчу, удивленный каждым ее словом.

– Твои песни… через них ты общаешься с каждым из нас. Через них ты делишься с нами частичкой своего сердца. И если хочешь знать, я буду твоей фанаткой, несмотря ни на что. Ведь каждой своей песней ты заставляешь мое сердце биться чаще.