— Я на суде врать не буду! — упрямится ментатор. — Дар может исчезнуть!

— Тебе напомнить, если забыл, у тебя дочь болеет… — с мерзкой улыбочкой выдаёт заготовленный аргумент кузен короля.

Вот сука! Детьми манипулировать последнее дело!

— Я найду деньги! — упрямо тряхнул головой очкарик.

— Вскрой его память, нарой хоть что-то, чтобы его прижать, если он не виновен, — пошёл на попятную его собеседник, чтобы не перегибать палку. Всегда нужно оставлять лазейки для сделки с совестью.

— Тогда дочь… — не договорил ментатор, с надеждой глядя на Малькольма.

— В зависимости от ценности информации, — припечатал тот.

Точно сука.

Я вынырнул из воспоминаний крови и увидел, как у очкарика потекла струйка крови из носа от перенапряжения. Нырнув в его память, я окружил свою дополнительной защитой, а вот ему пришлось совсем несладко.

— Вы покидать покои ночью после приём?

— Нет.

И так, чередуя и видоизменяя вопросы, они гоняли меня, словно зайца, пытаясь выявить ложь. Но артефакт светился первозданной белизной, а ментатору становилось всё хуже и хуже прямо на глазах.

— Стоп! — поднял я руку. — Прошу остановить допрос для оказания лекарской помощи вашему коллеге.

Стоило мне это сказать, как ментатор завалился набок. «Ладони» исчезли с моих висков, глаза его закатились, а дыхание стало прерывистым. Менталист переводил взгляд с меня на коллегу, затем на артефакт и не мог решиться действовать.

— У вас лекарь есть? — подключился к разговору Владыко. — Я не силён в лекарской магии.

Только теперь менталист очнулся и увидел пропитавшуюся кровью на груди рубашку у ментатора.

— Оставаться на месте! — взвизгнул он и выбежал из комнаты.

«Свет, помоги пожалуйста, — попросил я невесту, — тут среди датчан, кажется, первый человек с совестью попался».

Спустя минуту лекарка вливала в него свою магию, приводя в чувство.

— Неделю не перенапрягаться, усиленно питаться и не практиковать ваш ментал, — отчитывала она его, как маленького. — У вас энергоканалы в мозгу практически спеклись! Нельзя же так!

Очкарик печально смотрел в пол, не решаясь поднять глаза на Светлану, а мне почему-то захотелось ему помочь. Я даже к Владыке обратился:

— На мне нет воздействия эмпатического или ментального?

Тот отрицательно покачал головой.

— Тогда слушайте, — повернулся я ментатору. — Она, — показал на Свету, — один из сильнейших лекарей в нашей стране. Не знаю, что у вас с дочерью, но, если решитесь рискнуть, мы попробуем помочь. Бесплатно. Совесть и порядочность в этом мире — редчайшие качества.

Ментатор смотрел на меня зло, будто я ему мать родную предложил предать.

— Взятки не беру!

— А я и не даю! — безразлично развёл я руками. — Я вашего Ханса пальцем не тронул, сам знаешь. Максимум, с меня виру снимут, но не тронут. Император не даст. Мне тебя бояться смысла нет, чтобы взятку предлагать. Девочку жалко! Да и ты удивил. Уважаю людей с принципами. Дальше думай. Постоянный шантаж от ваших или шанс бесплатный от нас.

Глаза у датчанина были, словно у загнанного зверя. Столько боли и злости, гнева и отчаяния плескалось внутри, что мороз пробирал. Я вернулся на своё место, зная, что через пару минут появятся менталист с местным лекарем. Кровники сообщили о приближении.

Светлана не ушла, а подробно под перевод объяснила, какие манипуляции выполнила для помощи ментатору, также не забыв повторить рекомендации.

— Продолжать использовать дар сейчас не рекомендую, чревато разрывами энергоканалов тут, тут и тут, — показала она проблемные места на голове у ментатора без капли стеснения.

Датский лекарь смотрел на неё огромными глазами, а после пожал руку и даже поцеловал тыльную сторону ладони, что-то восхищённо бормоча на своём. При этом менталиста аж скривило от услышанного.

— На сегодня допрос окончен, — процедил он и махнул рукой на выход.

— Артефакт не забудьте, — напомнил я про обязательный атрибут допроса, — и копию результатов нашим специалистам для заверения.

Если бы взглядом можно было убивать, меня бы уже нашинковали до состояния Ханса Исбьерна. Но, увы и ах, менталист схватил артефакт со стола и стремительно вышел вон. За ним неохотно последовал лекарь, всё ещё оглядываясь на Светлану как на божество, и последним шёл ментатор.

— Вы поможете? — смотрел он не на меня, а на Свету с затаенной надеждой и скрытой мольбой. Так может смотреть только отец умирающего ребёнка.

— Я хотя бы попытаюсь, — глядя ему в глаза ответила лекарка, — но вас за это могут обвинить в измене.

— Дочь — единственное, что осталось после смерти жены. А они ей помочь не могут… или не хотят, — выдавил из себя менатор.

— Как вас зовут?

— Густав Ильдер, госпожа, — меня он игнорировал напрочь. Но я бы, наверно тоже так сделал на его месте. Ведь лечить дочь будет Светлана. Я лишь предложил.