У меня воображение хорошее, так что я сел и представил. И даже почти не удивился, когда получил в результате небольшую, размерами с теннисный мячик, шаровую молнию. Она у меня, правда, получилась похожей на маленькое серебристое солнце. Или же на шар из найниита, но я решил, что это нестрашно. В конце концов важна не форма, а содержание. Ну а для правдоподобности я создал на ее поверхности множество крохотных молний, прямо как колючки у ежика. После чего принялся честно выполнять упражнения на концентрацию, которые мои одноклассники осваивали целых две недели.

Сами упражнения с виду выглядели совсем простыми — повернуть шар вокруг оси, сделать его то чуть больше, то чуть меньше, дорисовать дополнительные элементы… словом, от меня требовалось всего лишь поиграть с воображением. Но, как оказалось, важно было не столько добиться нужного результата, сколько удержать его в неизменном виде хотя бы несколько мэнов, и вот это-то, как выяснилось, сделать было вовсе не так легко, как кажется.

Я, если честно, не думал, что концентрироваться будет настолько тяжело. Однако думать лишь о шаре, смотреть только на него, не отвлекаясь ни на что иное, оказалось довольно проблематично. Как только мысль убегала или перепрыгивала на другое, как структура шара тут же расплывалась и теряла четкость, молнии на его поверхности пропадали, вместо них, хотя этого не должно было происходить, появлялись посторонние элементы. Спустя пару-тройку мэнов без присмотра красивый шар и вовсе превращался в сущее безобразие. И я не мог понять, откуда что берется, если мысли целиком мои, голова вроде тоже принадлежит мне, на мои желания никто не влиял, а дурацкая молния, словно издеваясь, все равно менялась как ей вздумается.

И это ведь еще даже не работа с даром — всего лишь имитация. Зато, вдосталь намучившись, я запоздало сообразил, почему наш дар так рано блокируют и для чего тан Расхэ изо дня в день заставлял сына выполнять одни и те же упражнения.

Тогда же я предположил, почему все мои попытки работать с найниитом выглядели столь жалко — без должной концентрации я попросту не мог его контролировать. А ведь Эмма делала это спокойно. Да и у настоящего Адрэа неплохо получалось. Что тогда я делаю не так? На какие кнопочки нужно нажать, чтобы оно заработало? И какого вообще хрена магия в этом мире оказалась такой проблемной наукой, хотя в фильмах и книгах у юных волшебников все получалось на раз-два?!

Еще раз перечитав учебник, но не найдя там подсказок, я привычно обратился к подруге. Добыл у нее список книг для старшекурсников, где хоть что-то говорилось о развитии магического дара. Наскоро их пролистал. С удивлением узнал, что, оказывается, существует целая программа-симулятор, позволяющая улучшить навыки концентрации. Попросил подругу скачать ее на браслет, поковырялся в настройках. Нашел, как создать нужное изображение. А потом обнаружил, что в процессе обучения надо было делать все то же самое, что я проделывал с шариком в уме, только теперь не в голове, а прямо на экране.

Идея, откровенно говоря, выглядела сомнительно — ну не мог же я силой мысли и впрямь повлиять на какую-то там голографическую хрень! Какие датчики это фиксировали? Как симулятор определял, достаточно ли я сконцентрировался на иллюзии?

Принцип действия программы остался мне решительно непонятным, однако, как оказалось, она все-таки работала. Когда я начинал думать о шаре, он действительно менялся, причем именно так, как я хотел. Более того, через некоторое время я даже начал чувствовать, что совершаю при этом пока еще слабое, но вполне отчетливое мысленное усилие, когда смотрю на иллюзорную молнию. И, неожиданно увлекшись, до самой ночи проторчал в этой необычной проге, все-таки добившись того, чтобы хотя бы полтора мэна держать на экране изображение в неизменном виде.

Устал я, правда, после этого так, что спать ложился, почти ничего не соображая.

«Перегрузка нейронов, — обеспокоенно сообщила Эмма, когда я оторвался от программы и потер слезящиеся глаза. — Перегрузка зрительного нерва. Высокий уровень нейромедиаторов. Опасность дестабилизации работы мозга. Требуется перезагрузка».

«В смысле мне уже пора спать?» — по-своему истолковал я ее тревогу.

«Для лучшего восстановления рекомендую процедуру глубокого сна».

«Не возражаю», — зевнул я, чувствуя, что еще немного и действительно отрублюсь. И отрубился. Сразу после того, как сходил в уборную и забрался под одеяло.

Однако как следует выспаться мне не дали — вскоре после полуночи Эмма разбудила меня коротким сообщением:

«Внимание. Зафиксирована угроза для носителя крови. Источник опасности ликвидирован. Рекомендуется проверка».

— Что за угроза? — спросонья ничего не понял я. А потом почувствовал, что из окна как-то подозрительно сильно дует. Заметил на стоящем вплотную к подоконнику столе несколько стеклянных осколков и резко сел.

Внезапно обострившееся зрение подсказало, что в комнате нет ни незваных гостей, ни незнакомых маготехнических устройств. А вот дыра в стекле есть. И лежащие рядом с ней осколки тоже. И совсем невесомая пыль, щедро усеявшая мою подушку и пол перед кроватью.

Что за хрень?

«Эмма, ты кого-нибудь убила?»

«Объект нападения был неодушевленным», — спокойно отозвалась подруга.

«То есть в мое окно бросили камень, — заключил я. — И ты его, судя по всему, распылила, чтобы он не треснул меня по башке. Спасибо».

«Пожалуйста», — так же спокойно ответила Эмма, когда я встал с кровати и осторожно выглянул в окно.

Там, разумеется, царила тьма кромешная, разбавленная лишь горящими вдалеке фонарями, которые висели вдоль окружившей школу стены. Внизу ни живых, ни мертвых — полная тишина… в смысле, пустота за стеклом. Ни тени, ни чужой ауры… лишь разбитое окно наглядно доказывало, что Эмме не привиделось.