– Немецкие лабораторные мыши – прекрасные сотрудники. Четкие, исполнительные. Поставка день в день. Но, очень уж ориентированы на результат. Их совсем не занимает процесс. Они не умеют получать удовольствие от работы. Только награду за достижение цели в срок… Но где нет радости – там нет и будущего. Gaudeamus igitur! Вы не находите?

Барбoне эта мысль показалась слишком сложной, чтобы ее сейчас же и промыслить, потому что его гораздо больше интересовало, что здесь собственно происходит. Он больше не мог сдерживаться:

– А что они делают, эти мыши? Они ваши? Это все здесь ваше? И там внизу за дверями, где кукольный театр, тоже все ваше? Вы тут живете? А где вы спите? И зачем это все тут?

Шмортик посмотрел на Барбoне очень серьезно:

– Пуделек! Вы умеете хранить тайны? И даже если на вас нападут враги и будут вас пытать – вы не сдадитесь?

Барбoне ненадолго задумался. Он не знал.

– Я не знаю… А будут сильно пытать? И кто эти враги?

– Дельные вопросы. Сразу видно, что вы просто так не бросаете обещаний на ветер, мой друг. Ладно, идемте, я вам все расскажу.

Шмортик снова снял трубку:

– На сегодня отбой. Завтра подъем в 4:30. Ночная команда, проверьте у Мамуси зажигание, а то меня сегодня чуть не убило при старте. И нужно смазать ворота.

Шмортик повесил трубку и показал Барбoне на небольшую дверь в самом углу – там было так темно, что ее не сразу и заметишь, если не знать, что она там есть.

– Вот тут я живу, – Шмортик распахнул дверь и сделал приглашающий жест рукой. – На самом деле, здесь все мое и не мое одновременно.

За дверью начинался лабиринт помещений, разобраться в котором с первого раза было абсолютно невозможно. Шмортик дымил своей трубочкой и уверенно шел вперед – поднимался по лесенкам, открывал двери, поворачивал в узкие проходы и выходил в просторные коридоры – а Барбoне едва успевал за ним, с любопытством оглядываясь по сторонам.

– Дело в том, что фабрика эта много лет производила что-то очень скучное и ненужное, типа дегтярного мыла, и в конце концов разорилась. Старый хозяин умер, его сын уехал в Австралию. С тех пор фабрика продается, но ее никто не покупает. Я, когда только вернулся в город, искал какое-нибудь удаленное помещение для воплощения разных моих экспериментальных задумок. Чтобы, если сильно рванет, то чтобы никто не пострадал. А то знаете, потом ходить в больницу, покупать цветы, волнения, похороны, суд, компенсация, de profundis – одним словом, страшная морока. Ну вот, так я и нашел это место. Австралийский сын написал, что я могу использовать гараж в свое удовольствие – то помещение, где мы оставили Марусю – если залатаю крышу и буду вовремя платить за воду и электричество. Пара визитов в разные инстанции, несколько подписей, синяя печать – и я арендовал гаражик на год. А потом оказалось, что все остальное тоже пустует и никому не нужно. Так постепенно я перевез сюда все вещи и переехал сам, расположился со всем возможным комфортом. Хотя по бумагам я арендую только гараж. Очень удобно!

– А те очень организованные мыши на тренажерах?

– А вот это как раз и есть та самая тайна, в которую я собираюсь вас посвятить за ужином. Вы хотите есть?

Шмортик открыл очередную дверь и ввел Барбoне в просторную залу, так плотно и так разнообразно заставленную самыми неожиданными вещами, что невозможно было остановить взгляд на чем-то одном – хотелось разглядывать и трогать все подряд и все сразу, как бывает в хорошем магазине игрушек.

Прямо посередине располагалась большая лаборатория – штативы, колбы, пробирки, перегонные кубы, простые горелки и какие-то сложные аппараты… Тут же рядом что-то зеленое и широколистное росло в объемных ящиках на стеллаже под ярким искусственным освещением. Еще чуть дальше перед большим окном была выстроена прозрачная сине-зеленая стена с несколькими аквариумами – всяческие рыбки разного цвета, размера и вида неспешно плавали по кругу как на прогулке.

– Ну вот, вы в святая святых, мой друг! Здесь у меня лаборатория. Когда я еще занимался фармацией и медициной, то работал здесь днем и ночью. Но после одного неудачного опыта с пересадкой мозга у человека… я решил переключиться на астрогеологию.

– Ой, ваш больной умер?

– Умер? Не сразу. Но дело не в этом. Просто мне… надоело. Личностный кризис. Ну, если я уже могу пересаживать мозг, то… дальше что? Победа над смертью? Чтобы все эти большие и малые дураки, что нас окружают, жили вечно? Нет, лучше звезды и минералы!

Шмортик серьезно потряс головой, затем сделал широкий жест в сторону:

– Тут у меня всякая нужная литература, а также свободные искусства…

Слева от лаборатории угол зала с низу до верху был занят книжными стеллажами и шкафами – ‘Как будто мы снова оказались в библиотеке,’ – подумал Барбoне . Только здесь, в отличие от городской библиотеки, царил страшный беспорядок – книги располагались на полках неровными рядами и лежали стопками на боку, некоторые были открыты и топорщились страницами вверх, другие перевернуты обложкой вверх страницами вниз, третьи заложены посередине другими книгами. Книги лежали на полу и на стульях, стояли рядочком прислоненные к стене… Складывалось впечатление, что книги здесь живут своей жизнью и каждая делает все, что ей вздумается и иногда подбивает товарок следовать за собой. Здесь же, среди шкафов и стеллажей стоял маленький рояль с открытой крышкой. На круглом стульчике и на полу лежали нотные листы, несколько книг забрались и на рояль и под рояль тоже. На инструменте среди нот и книг также стоял большой бюст Бетховена, на голову композитора был надет старый летный шлем.

Поближе к окну на невысоком подиуме стоял огромный письменный стол, такой большой, что на нем при желании можно было бы играть в пинг-понг, если б он весь не был завален бумагами и заставлен бог знает чем. Тут была и пара настольных ламп, и огромный канделябр для множества свечей, и старинный письменный прибор с чернильницей и пресс-папье, и чей-то небольшой бронзовый бюстик и колокольчик, каким обычно короли вызывают слуг. И множество чайных чашек и стаканов, и вазочка с конфетами, и тарелка с недоеденным завтраком, и целое яблоко. И снова книги, бумаги, газеты, журналы и чертежи.