— …Все еще отказывается показать его врачу?.. — спрашивает голос мадам Андре.

Она не слышит, что отвечает Леон. Низкий голос месье Андре продолжает:

— …явный аутизм… нем как рыба, хотя слух в порядке… очень непоседлив… прочел на днях в журнале о здоровье.

Повисает молчание. Леон бормочет что-то вроде:

— Даже если нам подтвердят, что он аутист… что это даст?

Полный презрения голос мадам Андре звучит со злобной радостью:

— Ничего, ты прав. Раньше надо было думать…

— Прости?

— Чего ты ждал, выбрав в матери твоему ребенку дочь дурачка и шлюхи?

Пронзительная боль приковала Жоанну к полу у кухонной раковины. Но боль еще острее приходит после… в унылом молчании Леона… в этом долгом молчании, накрывшем весь каменный домик ледяной волной.

Эмиль понимает, что взволнован, куда больше, чем мог ожидать. Он склонил голову над пазлом, чтобы скрыть от Жоанны свои вдруг повлажневшие глаза. Она оставила правый верхний угол пазла и сидит на стуле очень прямо, положив ладони плашмя на стол и глядя куда-то вдаль. Она как будто не совсем вернулась сюда. Эмиль колеблется несколько секунд. Боится резко разбудить ее, накрыв ее руку своей. Однако он это делает, и она не вздрагивает. Она медленно начинает говорить. Ей это было нужно, чтобы продолжить свой рассказ.

После этого случая все переменилось для Жоанны. Она начала ненавидеть Леона. Дело не только в озере, в том, что Том утонул. Дело в его трусости. В годах омерзительной трусости.

Весна потихоньку приходит в Сен-Сюльяк, и многое меняется. Каменный домишко словно разделен надвое невидимым покровом. Жоанна и Том по одну сторону, Леон по другую. Жоанна не видит больше Леона, не слышит его — или только сквозь покров, как будто они живут отныне в двух разных мирах, которые, однако, сосуществуют. Она по-прежнему спит рядом с ним. Старается вежливо поддерживать разговоры. Выполняет время от времени супружеский долг, но все с большим трудом. Она ничего не выказывает. Но в ее мире теперь есть один только Том. Никого, кроме Тома. Она живет ради него. Не спит ночей ради него. Отводит его днем на пляж, чтобы устроить пикник. Они вдвоем смотрят на море. Она питается счастьем в глазах своего сына. Может часами смотреть, как солнце играет золотыми нитями в его красивых светлых волосах.

Летом они купаются. Она надевает ему большой плавательный круг и не отходит от него ни на шаг. На пляже, обсыхая, они изобретают язык, который понимают они одни. Язык глаз и рук. Они понимают друг друга. Жоанна научилась читать в его ореховых глазах, толковать лихорадочные движения его ручонок.

Они гуляют по утесам, но рано или поздно останавливаются, глядя в небо. Так и спят, завернувшись в спальники, под небосводом.

В сентябре директриса школы, прослышавшая о трудностях Тома, предложила Жоанне познакомить его с ровесниками.

— На переменах.

Жоанна согласилась, но не отходит далеко, присматривает за ним. Том по-прежнему нем и одинок. Другие дети, те, что пытаются к нему подойти, уходят обиженные. Есть, однако, группа, до которой Том снисходит: те, что рисуют под навесом. Так рождается легенда о Томе Блю. Легенда о немом мальчике, который смотрел на небо и море и рисовал безбрежность.

Она прерывает свой рассказ едва ли на секунду. На секунду взволнованной улыбки. И снова возвращается в Сен-Сюльяк.

Стоит холодный зимний день, а Жоанна подхватила грипп. Она лежит в постели уже три дня с высоченной температурой. Леон занимается Томом, не без труда. Этим двоим так пока и не удалось понять друг друга. Леон не владеет языком рук и глаз. Он упорно трогает Тома. Все делает не так. Но у Жоанны нет выбора. Она лежит без сил.

От тяжелого температурного сна ее будят шум и суета в кухне. Она не сразу понимает, что это не бред. С трудом садится в постели, пытаясь распознать голоса, как вдруг звучит крик:

— Держи же ему головку, дорогой!

Жоанна вскакивает. Это голос мадам Андре. Что они делают с моим маленьким Томом? Она предчувствует худшее. И она права. В гостиной, в ее собственной гостиной трое взрослых окружили Тома. Месье Андре удерживает его на месте, обхватив за плечи, Леон держит голову, которая мотается во все стороны, пытаясь вырваться, а мадам Андре стоит с ножницами в руке.

Жоанна цепляется за стену, чтобы не упасть. Температура совсем вымотала ее.

— Что вы делаете?

Она хотела крикнуть это, но голос у нее слабенький, еле слышный. Месье и мадам Андре поворачиваются к ней, но первым неуверенно отвечает Леон:

— Мы… Мы хотели подстричь ему волосы.

Он понимает, что сделал глупость. Но перечить родителям, наверно, не смог. Жоанна же видит только своего маленького Тома с вытаращенными от ужаса глазами. В два прыжка она пересекает комнату. Она уже не держит себя в руках.

— Пустите его!

Ножницы мадам Андре сухо щелкают. Клик. Если бы Том мог, он бы закричал. Но крики его безмолвны. Никто их не слышит. Никто, кроме Жоанны, и ей они кажутся оглушительными, жуткими.