— Да.

— Отправишь его сегодня?

— Или завтра. Когда мы поедем делать покупки для похода.

Повисает молчание. Он стоит на берегу, переминаясь с ноги на ногу. Он напряжен. Жоанна бьет руками по поверхности воды, летят брызги.

— Ты недоволен? — спрашивает она.

Он хмурит брови.

— Что?

— Ты недоволен тем, что написал?

— Да… Немного. — Он выдавливает подобие улыбки. — Это видно по моему лицу?

Ее лицо ничего не выражает, когда она отвечает:

— Да. Но ничего страшного, ты напишешь еще.

Он отвечает не сразу. Потирает шею, смотрит, как она плещет руками по воде.

— Да, но… У меня мало времени для этого.

На этот раз Жоанна поворачивается к нему. Подтягивает колени к груди, поднимает к нему свое бледное лицо.

— Потому что ты скоро умрешь?

Она спрашивает тихим голосом, но отчетливо, нимало не смущаясь. Ему это нравится. Он не спешит с ответом, садится на большой валун, снимает ботинки, носки и погружает ноги в прохладную воду.

— Нет. У меня есть еще время, прежде чем это произойдет… То есть, я думаю…

Несколько секунд он играет с водой, бьет по ней пальцами.

— Два года, — говорит она.

— Приблизительно.

— Два года — это достаточно, чтобы написать настоящее письмо, правда?

Она смотрит на него серьезно и выглядит совсем взрослой, не потерянной девочкой, как он думал в первые дни.

— Не в этом проблема.

— Не в оставшемся времени?..

— Нет.

— В чем же?

— В том, что я все забуду. Может быть, через полгода. Может быть, завтра. Так что я не знаю, будет ли у меня случай написать это письмо.

Жоанна поджимает губы, задумавшись.

— Да. В таком случае…

Она продолжает размышлять, чертя руками круги на поверхности воды.

— В таком случае ты должен писать понемногу каждый день. Как только тебе придет мысль… Что-нибудь, что тебе захочется сказать.

Он взвешивает сказанное, перекатывая камешки под ногами на дне.

— И посылать фрагменты письма по мере написания?

Жоанна качает головой.

— Ты не обязан их посылать. Это и не должно походить на письма.

Он хмурит брови, не понимая. Она продолжает:

— Это может быть просто дневник, который… который ты будешь заполнять словами по мере нашего путешествия.

— Словами, которые никогда не дойдут до них?

— Нет. Твой дневник до них дойдет.

— А как? Когда я забуду всю мою жизнь, я забуду и дневник, и кому он был адресован.

— Я могу его им послать.

— Ты?

— Да. Ты дашь мне адрес, и я обещаю послать им дневник, когда тебя не станет.

Он невольно морщится. Ему невыносимо слышать от нее прямыми словами, что он умрет.

— Ты можешь писать этот дневник и для себя, — добавляет она.

— Как это?

— Ты боишься все забыть.

— Да.

— Но у тебя будет все это, все эти забытые воспоминания в дневнике. Это поможет тебе вспомнить, когда ты… когда ты не будешь больше знать, кто ты и что здесь делаешь…

Этот разговор наводит на него тоску. Еще хуже, чем давеча, когда его одолевали воспоминания о Лоре.

— Мне не очень хочется говорить об этом сейчас…

— Хорошо.

Она погружает руки в воду, и они исчезают до локтей в потоке.

— Ты просто оставишь мне инструкции…

— О чем?

— Если я должна буду передать что-нибудь кому-нибудь.

— О… да.

Снова повисает молчание. У Эмиля набухает ком в горле. Ему нравится, что Жоанна свободно говорит о том, что с ним будет, что она не стесняется. Однако он теряется от легкости, с которой она это делает. Как будто смерть, его смерть — сущий пустяк, простая формальность в этом земном мире. Это хорошо, но в то же время смущает.

Потому он и бежал от своих близких, чтобы отделаться от этого: от уз, привязанностей, боли расставания. Легче умереть в присутствии незнакомки, которая смотрит на тебя равнодушно, легче ни к чему не быть привязанным, когда придет время. Но это смущает.

Он откашливается.

— Что касается инструкций…

Жоанна как будто удивлена, услышав его голос. Она, должно быть, погрузилась в свои мысли, далеко, очень далеко от ручья, его амнезии и его близкой смерти.

— Наверняка настанет момент, когда я буду не совсем в себе и захочу вернуться домой.

Она серьезно кивает.

— Я хочу, чтобы… я не хочу домой. Что бы я ни делал… даже если буду тебя умолять. Я не хочу, чтобы они видели меня таким.

Она не просит ни объяснений, ни причин, не выражает никакого удивления, не высказывает суждений, только кивает. Она здесь, чтобы получить инструкции и исполнить их в точности. Это их молчаливый договор.