Оборачиваюсь к ней, замечая, как Маша вся сжалась в кресле. Покатые плечики блестят от капель воды. Она выглядит такой нежной, испуганной и невинной…

Блядство! Даже когда под братом кончала, выглядела до жуткого привлекательной. Её пухлые губы приоткрывались, округлялись от каждого стона. Я жадно набрасывался на них, всасывал, ласкал, и дрочил как ненормальный!

Нет. От этой девки нужно держаться как можно дальше. Меня дико пугают мысли и желания, которые рождаются внутри, когда она рядом. Ведьма… её распахнутые ясные глаза — опасные омуты. Они притягивают всё моё внимание, они…

Мотаю головой и хмурюсь, отворачиваясь.

Да твою же мать! Опять залип!

— Здорово, Палыч, — улыбаюсь, протягивая руку старому другу отца.

К моему удивлению, он мне руку не жмёт в ответ, хмурит брови, без проса проходя в гостиную.

— Где она? — оглядывается по сторонам.

Замечает Машку не сразу — она такая маленькая в своём белом полотенце, что сливается со светлыми стенами.

— Здравствуйте… — шепчет из угла.

Палыч быстро крутит головой в поисках источника звука, потом поворачивается к ней.

— Здравствуй. Маша, да?

— Да, — она обнимает себя за плечи, и от этого выглядит ещё более уязвимой.

— Я — Алексей Павлович. Я — доктор и хочу тебя осмотреть, если позволишь?

— Да-да! — внезапно не её щеках загорается лихорадочный румянец. — Я позволю! Пожалуйста!

Надо же, какая несчастная! Можно подумать, мы тут её пытаем, а не до оргазмов доводим!

— Эм… — пытаюсь встрять в беседу. Что-то они сами тут всё решают, а мы с Михой, выходит, лишние? — Слушай, Палыч, да всё с ней нормально уже! Мы её вылечили…

Усмехаюсь, одаривая Машу многозначительным взглядом. Любая девчонка на её месте поняла бы намёк, но Солнцева… мать её за ногу! Вообще меня игнорирует! Лишь краска на её щеках пульсирует ярче, а она смотрит на Палыча с таким видом, будто это он её спаситель, а не мы…

— Александр, — Палыч бросает мне холодно, с неприязнью. — Не встревай, когда к тебе не обращаются.

У меня глаза чуть из орбит не лезут — а он не много ли на себя берёт?!

— Пройдём в спальню? — Палыч указывает жестом на лестницу, и Маша послушно бежит туда.

— Погодите-ка… — что-то неприятно карябает за грудиной. Не хочу, чтобы Палыч наедине с ней был! Вообще никого не хочу к неё подпускать. Миша ещё ладно, я ему как себе доверяю, но другим…

— Пусть идут, — останавливает меня брат. — Всё норм, Саш, не кипятись.

Они уходят вперёд, а мы с Мишкой как безропотные придурки за ними следуем.

— Я тоже зайду, — пытаюсь протиснуться в спальню, но Палыч отсекает меня хмурым взглядом.

— Тут жди! — цедит сквозь зубы.

Смотрит на меня с таким неприкрытым осуждением, словно я не шлюшку-Машку отодрал, а ту Марию, которая Дева! У меня аж руки в кулаки сжимаются от гнева! Да твою ж мать!

— Я, вообще, не вдупляю, какого хера… — начинаю запальчиво, но перед моим носом захлопывается дверь.

С раздражением смотрю на брата:

— Какого хера, Миш?

— Остынь, Сань! Пусть осмотрит её. Ну что плохого от этого?

А у меня чуйка свербит, что ничего хорошего точно не будет!

Спускаюсь вниз, в душ иду.

Там на полотенцесушителе влажные Машкины трусишки сушатся.

Беру их, расправляю…

Подношу к носу и делаю вдох.

Ни хрена не пахнет! Она их выстирала, что ли?! Вешаю обратно.

Неспешно принимаю душ, надеясь, что когда выйду, Палыч уже удостоверится, что наша Мария здорова, и тогда…

Яйца поджимает от сладкого «тогда».

С удовольствием представляю, как мы втроём и дальше будем развлекаться.

Эта крошка мне ещё нескоро наскучит. Зацепила. Не хочу её отпускать…

Да и опасно ей пока возвращаться. Хлыщёв — мстительная тварь. Да и Рамзин на неё зуб точит. Впрочем, и на нас тоже, но… С нами проще. Мы с братом найдём как выпутаться из этой хрени, а вот Машка… Мы ей нужны. Даже больше, чем она нам.

Через полчаса оборачиваю бёдра полотенцем и выхожу из душа в полной уверенности, что Палыч уже свалил, однако, он никуда не ушёл, а сидит на диване в гостиной.

Миша стоит напротив, скрестив на груди руки, а Палыч…

От его взгляда, которым он готов меня убить на хрен, почему-то хочется провалиться сквозь землю. Даже у такого как я в груди ворочается что-то до боли напоминающее совесть…

— А вот и старший засранец! — грохочет друг отца.

Я подхожу ближе, а он… вдруг встаёт с места и со всего маха отвешивает мне по затылку затрещину. Аж в ушах гудеть начинает!