Градоначальник старался.

Вернуться триумфально в Москву он не надеялся. Но реабилитироваться, почему нет? Вот и рвался, мысля уложиться с выполнением порученного ему плана году к 1714–1715.

Доделать каскад плотин, подняв их до водораздела. Перестроить город, приведя его в порядок и укрепить. В основном. Порт устроить нормальный. Мост на ту сторону лагуны перебросить. Маяк большой соорудить. Может даже получится проложить чугунную дорогу эти десять верст до угольного месторождения.

Ну а что?

Почему нет?

Все необходимые ресурсы ему привозили. С людьми имелись проблемы. Но он мыслил подрядить местные племена, пользуясь в качестве платы едой и промышленными товарами.

Ради своей великой цели — «чухнуть отсюда» градоначальник даже мзды не брал. Честно и самоотверженно работая. И потихоньку втягивался.

Крепко.

С каждым днем он все больше и больше начинал воспринимать все вокруг не как чужое, а как свое. Да и природа начинала нравиться — суровая, нелюдимая, но красивая. И к еде мал-мало адаптировался…

* * *

Мелитополь шумел.

Который день.

Да и, в общем-то, которую неделю.

Сюда переселилось много греков и берберов. Алексей старался не допускать больших агломераций национальных меньшинств, размазывая переселенцев как можно более равномерным слоем. Но тут так получилось. Не случайно, не то стихийно. И очень быстро стали вылезать проблемы.

Конфликты, то есть.

Поначалу мелкие. Но с каждым днем национальный кризис разрастался. Начало доходить до беспорядков. Пошли первые жертвы, к счастью, просто сильно побитые. И вот снова — с утра из-за рыбы поругались на базаре. Бербер заявил, что грек-торговец пытается ему протухшую рыбу продать. Тот возмутился. Слово за слово — полгорода и собралась.

Стоят.

Шумят.

Кричат.

Волнуются, словно странное такое море.

И тут — песня. Откуда-то из-за домов, словно по дороге с Азова.

— Солдатушки, бравы ребятушки[2]… — заголосили запевалы. И им гулким хором отвечало полторы тысячи глоток в такой игривой перекличке.

И чем ближе становилась песня, тем сильнее менялся к миролюбию настрой толпы. Еще какие-то пять минут назад они были на грани массовой драки, а тут раз — и прям сама воспитанность. А вопрос «чей это город» как-то само собой стал не актуальным. Хотя, казалось бы, еще несколько минут назад за него хотели убивать.

Наконец из-за поворота под развернутым знаменем появился 27-ой пехотный полк. Тот, что ранее стоял в Азове. И судя по внешнему виду солдат — сюда он добирался форсированным маршем. Вон все какие пыльные. Хуже того — по какой-то непонятной причине штыки к мушкетам были примкнуты, а не покоились в ножнах. И смотреть на этот частокол здоровенных иголок было очень… хм… дискомфортно что ли…

Полк подошел.

Полковник его остановил. Выключив заодно «приглушив шарманку». И спросил у вышедших к нему старшим:

— По какому поводу собрание?

— Так вас встречаем, — произнес грек и самым угодливым образом улыбнулся.

— Слышим — топ-топ, идет кто-то, — добавил старшой от берберов. — А это вы идете…

— Отрадно слышать. — с трудом сдержав усмешку, ответил полковник.

— Неужто война? — осторожно спросил грек.

— Война? Отчего же?

— Ну вон — штыки примкнуты.

— Так это чтобы мухи солдат не тревожили. Али не знаете? Военная хитрость! — на голубом глазу соврал полковник.

— А вы к нам надолго или проходом? — поинтересовался бербер.

— Нас сюда переводят. Сегодня отдохнем, а завтра казармы начнем ставить. Так что вечером — прошу старших в лагерь — думать будем — как лучше. А по весне сюда еще полк карабинеров пришлют.

— Но зачем? — не выдержал бербер.

— Так завод тут важный. Вон — чугун льет. Ему защита потребна. — ответил полковник с нескрываемым удовольствием наблюдая за тем, как старшины местные вымученно заулыбались и закивали понимающе. В городе ведь мужчин теперь каждый третий — служивый будет. Не пошалишь особо…

[1] Охотск в те годы находился ближе к устью реки Охота, там, где сейчас находится поселок Морской. То есть, он располагался на острове.

[2] Песня попозже появилась, то ее фрагменты Алексею припомнились, как и сама ее концепция. Вот ее и развили с этого семени. Не он, понятное дело, этим занимался. В итоге получилась вариация. Причем сделанная так, чтобы ее можно было петь по кругу без конца и края, произвольно чередуя куплеты. Специально для долгих маршей или переходов на веслах.