— Стал бы я таскать в лагерь купцов! — обиделся Седой Волк. — Они и сами всё время вьются вокруг нашего стана, не хуже ос или мух! А это — весточка от Саладина, чтобы мы не забыли о его существовании. Я поехал с утра к реке — захотелось искупаться. Смотрю — а берег-то по другую сторону истоптан лошадьми... Кто-то подъезжал совсем близко к лагерю, и лошади, по следам видно, были не вьючные, а боевые. Поехал по следу. Слышу, птицы за рощей вопят — значит, кто-то есть там. Ну и я решил не таиться — ведь следов было по меньшей мере десяток, не испугаются же они, решил я, одного-единственного рыцаря! Правда, не так давно Эдгар со своим молочным братцем распугали такую же добрую компанию, наскочив на них в чём мать родила, зато с топорами... Ну, эти оказались не из пугливых — все вдесятером на меня и кинулись, прямо из-за деревьев, да ещё вначале выпустили полдюжины стрел — вон, в щите у меня так одна и торчит. Я понял, что это разведчики — они крутились вокруг лагеря, чтобы проверить нашу бдительность, а может, кто знает, у них здесь есть и лазутчики... Поэтому решил одного привезти живым. Пускай наши предводители с ним побеседуют, тем более, и переводчики есть — вон, у Эдгара служит этот парнишка, со стены... Так что моему бедному коню вместе с моей тушей пришлось тащить ещё и этого красавца.

— А куда делись остальные? — спросил Эдгар, усмехаясь, потому что ответ хорошо знал.

— А куда же их девать! — Седрик пожал мощными плечами под сетью толстых железных колец. — Там они и остались. Все девять. Даже отсюда слышно, как радуются вороны!

Элеонора, запрокинув голову, смотрела на гиганта с восхищением, которого и не собиралась скрывать. Даже лёгкое покрывало соскользнуло с её головы, открывая обвившие голову толстые косы. В ярком солнечном свете они отливали старой бронзой.

— Вот! — проговорил Седрик и с юношеской лёгкостью соскочил с седла. — А я-то думаю, куда девать эту штуковину?

И он отцепил от пояса тонкий золотой обруч, украшенный россыпью мелких рубинов.

— Знаете, бедуины обожают таскать на головах платки. А среди этих разбойников как раз было двое бедуинов. И у одного вместо обычного шнура платок был подхвачен этой вот золотой пустяковиной. Я сперва снял её мечом с его подлой башки, а потом снял и саму башку, но обруч остался чистеньким. Думал, ведь и девать-то мне его некуда. А сейчас вижу, что он очень подойдёт к вашим волосам, леди Элеонора. Если только вы не сочтёте это дерзостью с моей стороны.

— Отчего же? — она взяла украшение и подняла вверх, любуясь игрой солнца в алых камнях. — Вас не было на турнире, мессир, — понятное дело, вы боялись перекалечить наших рыцарей. А я, признаюсь по совести, ждала, что вы завоюете какую-нибудь награду и подарите своей королеве. Но теперь вы оправдались. Благодарю!

Элеонора надела обруч и только после этого небрежно поправила своё покрывало.

— Я рад, что угодил вам! — Седрик поклонился, и впервые Эдгар заметил в его громоздкой фигуре, в его всегда таких твёрдых и точных движениях некое изящество, будто вся лишняя тяжесть вдруг слетела с него в это мгновение. — Однако надобно ехать. Боюсь, я слишком сильно скрутил сарацина — не хочу, чтобы он умер, не доехав до лагеря.

Прыжок в седло, и вот уже пыль, заклубившись, осела там, где проскакал Седой Волк на своём огромном коне.

— Видите, кому-то ещё могу нравиться и я! — задумчиво произнесла королева, трогая пальцем подарок рыцаря. — И самое смешное, что мне это до сих пор приятно. Мы, женщины, неисправимы, мессир! Подумайте, прежде, чем навсегда связать себя с женщиной...

— Вы нравитесь, по крайней мере, ещё одному мужчине, которого я хорошо знаю, — улыбаясь, заметил Эдгар. — Если только возможно называть его мужчиной.

— Это вы о ком? — с живостью осведомилась королева.

— О моём оруженосце Ксавье, которого вы, ваше величество, услали на Кипр. Он влюблён в вас и почти этого не скрывает!

Элеонора расхохоталась.

— О, вот тут вы правы, Эдгар... Называть маленького Ксавье мужчиной едва ли возможно. Но я всё равно рада, что он меня любит.

В синем бархате ночного неба, сплошь исколотого звёздами, пронёсся и пропал огненный след. Потом второй, потом ещё... Некоторые верят, что звёзды падают, когда души людей уносятся, покинув плоть, в иной мир. Отчего же тогда их так мало? Весь небосвод должен быть в этих огненных искрах!

«По крайней мере сегодня!» — подумал султан и отошёл от окна.

Его громадная армия стояла лагерем у подножия Рожковых гор, в пяти переходах от Птолемиады. Здесь находилось большое селение, в котором сто лет назад, до прихода крестоносцев, жили мирные ремесленники. И при крестоносцах они остались здесь жить, но рядом выросло ещё одно, почти такое же селение, — уже христианское, где тоже укоренились ремёсла — жители разводили лён и занимались ткачеством, а также научились у соседей-магометан делать цветную эмаль и украшать ею всевозможные глиняные поделки.

Когда султан со своим войском пришёл в эти места, христиане исчезли. Большинство из них не успели уйти — частью их перебили, частью угнали на невольничьи рынки Дамаска. Но странно — вскоре стали исчезать и жители соседнего селения — правоверные магометане. Они уходили сами, собирая нехитрый скарб и навьючивая его кто на ослов, кто на лошадей у кого что было. То ли их напугали несколько больших сражений, которые произошли, правда, не здесь, а на близлежащей Акрской равнине, но заставили думать, что война подошла очень близко, и это может стать опасным. То ли воины, занявшие все окрестности, слишком донимали собратьев по вере, изымая всё, что ни было у тех съестного и мало-мальски ценного. Так или иначе, за год селение опустело.