Шрифт:
Игорь посмотрел на часы: три. Он легонько тронул ее за плечо. Она встрепенулась, устремила на него вопрошающий взгляд темных тревожных глаз, словно и не спала. Но быстро поняла, что вопрошать не о чем.
– Александра, – произнес он, – вам нужно отдохнуть.
Она только кивнула. Игорь взял ее под локоть, и за недолгую дорогу до спальни этот локоть поведал ему страшную историю матери, у которой отняли детей.
Александра рухнула на кровать, не раздеваясь, и Игорь оставил ее, лишь осторожно прикрыв одеялом… Он еще долго сидел на кухне, вдумываясь в ту историю, которую поведал ему локоть Александры, изъясняясь на языке электрических импульсов, и задавая себе в стотысячный раз вопрос: почему мать бросила его?!
Будучи человеком молодым и оттого неопытным, Игорь еще не знал, что вопрос «почему?» неправильный, потому что не имеет ответа. Правильным вопросом было бы: «Что за человек его мать?» И если бы найти на него ответ – даже такой короткий, как «эгоцентризм, граничащий с нарциссизмом», – то сразу бы все «почему» да «отчего» отпали сами собой…
Вопреки заверениям Мити дети проплакали почти всю ночь. Жилец возился за стеной, ходил по комнате, что-то бормотал, баюкал. Ближе к утру залаяла собака, на улицу небось захотела. Митя ходил в ванную, на кухню, обратно в комнату. Собака все лаяла. Наконец, судя по звукам, жилец собрался на выход. Николай Петрович, вконец измученный бессонницей и обидой на приятеля, выкатил из своей комнаты – якобы на кухню, водички попить.
Митя нес как раз одного из детей – он не рассмотрел, которого, – в коляску, стоявшую в прихожей. Николай Петрович сразу обратил внимание на то, что одет ребенок в другой комбинезон – старый, в пятнах, не чета тому, что накануне на нем был.
– Утро доброе. Что, уже уходите?
– Собираемся, – кратко ответил жилец.
Николай Петрович заехал в коридор, что возле туалета, и оттуда, вытянув шею, подсмотрел: второй ребенок, которого принес Митя, был одет точно так же, в старое и грязное барахло.
Пошумев на кухне стаканом и бутылкой воды – эти пластмассовые бутылки страшно трещали, что ему сейчас было на руку: вроде как он и впрямь пошел водички попить! – он вернулся в прихожую, притормозил возле коляски.
– Вы что же не спите, Николай Петрович? В такую-то рань?
– Заснешь с такими плаксами!
– Извините… У них зубы режутся… И обстановка незнакомая. Поэтому плакали. А так они спокойные вообще-то.
– Ты их сейчас к сестре повезешь, твоей подруги сестре?
Митя молча кивнул, одеваясь. Пенс крутился вокруг в предвкушении прогулки.
– Что ж ты их в одежонку такую неприглядную одел? Сестра недовольна будет.
– Они опи€сали свои.
– Ах вот оно что… А отчего это у них щеки такие красные?
– Диатез.
Митя явно был недоволен расспросами хозяина и торопился поскорее уйти.
– Доча моя, когда маленькая была, у ней тоже диатез был. Жена в череде ее купала. Трава такая, череда, знаешь?
– Нет.
Девочка вдруг потянулась к щечке и заскребла ее. Личико ее скривилось, и она захныкала. Митя, готовый выйти, остановился и растерянно уставился на ребенка.
– Отчего он бывает, диатез? Я запамятовал, давно дело было… – поинтересовался Николай Петрович.
– От некоторых продуктов…
– Ты что же, выходит, им негодные продукты дал?
– Я не знал, – сердито ответил Митя, подхватив сумку и взяв собаку за поводок.
– Как же так, смотри, что натворил, – указал Николай Петрович на ярко-красную полосу, оставленную ноготком Лизы на щеке. – А мамаша ихняя тебя не предупредила? Вот ведь молодежь, никакой ответственности у вас нет!
– Николай Петрович… Вы не могли бы тут побыть две минуты с детьми? Я только сумку спущу и собаку.
– Отчего ж не побыть… А как же они у тебя все в твоем «Вольво» поместятся?
– Как-как… Сложу коляску, и поместятся! Я сейчас вернусь.
Дети моментально приготовились плакать, едва за Митей закрылась дверь. Николай Петрович замахал руками и фальшиво засюсюкал: «А вот птички летят, птички, тю-ю, полетели!»
Малыши засмотрелись на жестикуляцию инвалида и благополучно провели несколько минут, в которые Мити не было.
Вернувшись, он вежливо поблагодарил Николая Петровича, выкатил коляску из квартиры и был таков.
Инвалид послушал у двери и, убедившись, что лифт поехал вниз, направился в комнату жильца. Что-то неладно было во всей этой истории. И он желал понять, что именно, чтобы припереть наконец Васяна к стенке. Чтоб тому и возразить было нечего!
В квартире царила тишина. Алексей заглянул в спальню: Саша лежала ничком, уткнувшись в подушку. Он приблизился. Кажется, спит…