Я смотрю, тень чуть ниже нас скользит. Мелькает как щука в камышах. Близко совсем… Кажется, руку протяни и достанешь. Исчезла тень, снова появилась и снова исчезла… Впрочем, это даже не щука была, а настоящая акула, потому что фриц свой «мессер» часто брюхом вверх переворачивал. Акула так делает, когда добычу хватает, а немец наоборот – свое вроде бы как неудачное положение подчеркивал. Схватить он нас хотел, очень сильно хотел, потому и подманивал. Безумная, почти нереальная игра у нас с ним получилась…

Я кричу:

– Катька, левее на десять часов!

Ближе тень… Еще ближе! Крепкие нервы у немца оказались: что, мол, дамочки, слабо вам, да?

Словно по ниточке, на последнюю атаку мы выходили… Цена ниточки той – жизнь. Когда «мессер» стал высоту на развороте набирать, упала у него скорость… Казалось, еще полсекунды – и он в штопор сорвется. Всплыла брюхом вверх наша «акула»… Лежит и ждет.

Я кричу:

– Катенька, право на четыре!.. Угол семьдесят. Милая, прощай!!

Уже не о простом таране речь шла, а о таком, после которого комок железа вперемешку с человеческой плотью остается.

Только ошиблась я… Просто не могла не ошибиться, ведь ни один математический гений не смог бы рассчитать нашу точку встречи с немцем. Наудачу мы смерть свою искали, и перед самым носом фашиста наш самолетик из облака вынырнул. Короче говоря, не мы его, а он нас таранил: осколки нашего «хвоста» в одну сторону брызнули, пропеллер от «мессера» – в другую. В грудь ударило так – только искры перед глазами сверкнули, а потом погасли искры… Как в бездне погасли.

Как с парашютом садилась – не помню… В себя на земле пришла – и бегом к Катьке.

А она за лицо обоими руками держится и стонет:

– Господи, да кто же меня теперь замуж возьмет?!.

Оторвала я ее руки от лица. Смотрю – осколки поверху прошли, брови рассекли, лоб, и только на одной щеке царапина.

Я говорю:

– Катенька, это ничего… До свадьбы заживет.

А Катька мне сквозь слезы шепчет:

– Да не будет никакой свадьбы, не будет!.. Мишка тебя любит, а значит, ты – самая настоящая разлучница.

Я удивилась, конечно, и отвечаю:

– Какая же я разлучница, если я с ним первая целовалась?

Катька говорит:

– Врешь ты все, не целовались вы ни разу!.. Господи, и что только Мишка в тебе нашел-то?!

Обидно мне стало. Даже руки у меня от той обиды задрожали.

– Может, что и нашел – говорю, – тебе-то какое дело?!

Катька кричит:

– А такое!.. Ты Мишку прогнала? Вот и не лезь теперь к нему.

Я кричу:

– А вот захочу и полезу!.. И ничего ты мне не сделаешь.

Мимо какая-то пехотная часть шла. Если бы не мы – потрепал бы их «мессер». Так что сбитого летчика солдаты наши чуть ли не на руки приняли.

Полковник подошел. Посмотрел он на нас, улыбнулся и спрашивает:

– Девочки, вы что тут, драться собрались, что ли?

Немца привели. Ух, и гад нам попался!.. Вся грудь в орденах, и рожа, как у пса-рыцаря из кино «Александр Невский», правда, уже побитая здорово. Но это дело понятное, и, если бы не полковник – просто пристрелили бы наши ребята немца.

Немец морду задрал и лопочет что-то полковнику через переводчика.

Полковник на нас пальцем показал и говорит:

– Что, сукин сын, бьют вас наши девочки? Ты не мне, ты им докладывай.

Посмотрел на нас немец – поморщился, а потом говорит:

– Майор фон Отто Краух (или как его там?.. Я уже и не помню). Совершил триста боевых вылетов. Уничтожил девяносто восемь самолетов противника. В последнем бою своим первым тараном сбил… – еще раз посмотрел на нас немец, еще раз поморщился. – Сбил двух советских асов.

Двух асов!.. Хитрый счет у войны – и дотянул-таки до желанной цифры «100» фашист. Правда, «асы» ему не очень бравые попались: полуослепшая от собственной крови девушка-летчица да стрелок-штурман, которая только и могла что запустить в немца куском печенья.

Улыбнулся полковник: вроде как юбилей у «фона» случился. Сотня все-таки. Наградить бы нужно его, только чем?.. Порылся в кармане полковник, достал солдатскую, затертую звездочку от пилотки, которую, наверное, на пыльной дороге нашел, и на грудь немца, рядом с крестами, приколол.

– Спасибо тебе, – говорит, – гад, за твой идиотский таран, на который ты помимо своей воли пошел, и за то, что девочки живы остались. И учти, если бы они погибли, я бы тебя своими руками придушил. А теперь носи свою последнюю награду на здоровье, сволочь.