Шрифт:
За неслыханную для того времени жесткость этой лирики Пазолини досталось от Урбано Барберини 63 , председателя римского аристократического мужского клуба Circolo della Caccia (Круг охотников), вступившегося за доброе имя понтифика. Поэт ответил ему строчками эпиграммы «Принцу Барберини»: «Тебя не существует: уверен, что воскрес, / болтаешь, угрожаешь, но ты живой мертвец»{Там же, стр. 1024.}. А остальным аристократам-охотникам он отправил послание: «Вы и не жили толком, старые папские животины: / а сегодня кое-как существуете, потому что существует Пазолини»{Там же, стр. 1025.}.
63
Барберини – знатная и богатая итальянская семья, обосновавшаяся во Флоренции в XI веке. В 1623 году один из представителей семейства – Маффео Барберини – взошел на папский трон под именем Урбана VIII и основал княжескую династию Барберини.
Многие эпиграммы из второй части поэмы были посвящены различным полемическим вопросам того времени. Пазолини даже пришлось подытожить их в стихотворении, озаглавленном «К моей нации»:
[…] Страна голодных, испорченных детей, подкупленной богатеями власти, слащавых префектов, адвокатишек с сальными волосами и грязными ногами, либеральных чиновников, падальщиков и святош, казарма, семинария, дикий пляж, бордель! Миллионы мелких буржуа, словно миллионы свиней, пасутся, толкаясь, под сводами невредимых дворцов, меж колониальных домов, облупленных, как церкви.И дальше заключает, без малейшей жалости: «Утопись в твоем прекрасном море, освободи мир»{Там же, стр. 102.}.
Тем временем в Италии происходили революционные изменения: стартовал экономический бум, начал расти достаток, появилось телевидение, возникли новые мифы и новые ритуалы (уже совершенно светские). Если в «Народной песне» (стихотворение, включенное в «Прах Грамши», но написанное в 1952–1953 годах) народ у Пазолини еще заявлял «не вдохновляет / современность»{Там же, стр. 784.}, то позднее, в «Глицинии» (последнее стихотворение сборника), поэт уже комментировал происходившие великие перемены и собственную духовную оторванность от всего, что видел вокруг:
Мир ускользает, не дается мне в руки,опять ускользает, и снова, и снова …
Моды иные, другие кумиры, Масса, никак не народ, только масса решила позволить себя развратить и смотрит на мир, став его частью, меняет его сквозь кино и экраны, впитывает – врываясь дикой ордой, полной жажды, безумных желаний, на жизни праздник в красивой одежде. Там оседают, где Новые деньги хотят. Другие слова теперь все говорят: кто до сих пор говорил о надежде, останется сзади, отсталый и старый{Там же, стр. 1059.}.«Народ» стал «массой» («рассеянное стадо, у которого и имени-то нет», – как говорил устами хора в середине третьего акта пьесы «Адельхис» драматург Алессандро Мандзони 64 ) и делал то, что велела экономика. Италия встала на путь экономического развития, и оно полностью изменило крестьянскую страну, сделав ее промышленно развитой всего за несколько лет. Итальянцы оказались не готовы противостоять подобным изменениями и подчинились им …
Пазолини не смог остаться в стороне от пертурбаций, произведенных в языке телевидением, вошедшим в течение всего нескольких лет в каждый итальянский дом, и принесшим новые мощные соблазны – выразительные возможности итальянского языка, местные особенности, диалекты уступили место стандартной холодной бюрократической и технократической лексике. К этой теме писатель будет снова и снова возвращаться в последующие годы, самые болезненные и острые мысли он изложит в «Корсарских письмах».
64
Алессандро Мандзони / Alessandro Manzoni (1785–1873) – итальянский писатель-романтик, драматург.
Сменялись и поколения – в стихотворении «К юноше» (в первой части книги) автор не смог избежать упоминаний о своем конфликте с молодым человеком, родившимся в 1941 году, будущим режиссером Бернардо Бертолуччи, сыном поэта Аттилио Бертолуччи. Юноша вмешивается в мирную беседу взрослых литераторов и интеллектуалов, собиравшихся в доме его отца, как носитель «невинной // жажды знаний»{Там же, стр. 953.}, и надеется получить у представителей старшего поколения новые знания о жизни, о мироздании, на которые направлена его природная любознательность. Мир для него пока еще «воплощенная надежда»{Там же, стр. 954.}, таким он был когда-то и для самого Пазолини, когда ему было столько же лет, сколько Бернардо. Пока еще юноша свободен от прошлого, от истории, созданной отцами:
оно не существует, свободен от него, ты ищешь только то, что нынче велико… В начале твоей жизни пока что просто нет фашизма, коммунизма, и прост еще ответ на твой вопрос заветный: внутри тебя пока реальность дарит сладость жестокого цветка{Там же, стр. 956.}.