Зато резко проявилась другая проблема — миллион местных парней, из самого совхоза и всех окрестных деревень внезапно решили, что подобная незамужняя девушка представляет собой настоящее оскорбление для их мужественности. Кроме того, что Маша была сама по себе девушка красивая, являлась уважаемым членом общества, чин — виданное ли дело, селяне из всех классных чиновников только уездное начальство и знали, а тут девушка — имела, а главное — жалование в сто двадцать рублей годового оклада.

Не так много, — по столичным меркам так и вовсе откровенно бедно, однако где те столицы — но учитывая выделенное совхозом бесплатное жилье, отдельные деньги на отопление избы-школы, а так же продукты, которые селяне не стеснялись передавать учительнице «чтобы питалась лучше», деньги фактически шли в чистую прибыль. Сто двадцать рублей в год — это очень прилично, есть за что побороться.

Самой же Маше местные ухажеры — что логично — были совсем не интересны. В конце концов, если бы девушка сильно хотела замуж, она бы и в Москве себе пару нашла, причем куда более подходящую. Тем более, что образование, а среди женщин похвастаться им могли совсем не многие представительницы слабого пола, давало ей совершенно определенные преимущества перед всеми прочими девушками ее социальной среды. И уж точно она три года училась не для того, чтобы выйти замуж за неграмотного крестьянина из Полтавской глубинки, чтобы рожать ему детей пачками. Для того и местные селянки подойдут ничуть не хуже.

Дошло до того, что вновь вмешиваться пришлось управляющему. Суровый шестидесятилетний дядька из прослуживших двадцать лет отставников беспорядка в подчиненном хозяйстве не терпел и фактически поставил Маше ультиматум.

— Полгоду тоби чтоб опрыдылытыся, — управляющий, сам родившийся еще при Екатерине где-то под Пензой, но последние двадцать лет прожив тут на юге, разговаривал на дикой смеси наречий, к литературному языку не относившейся практически никак. — Парубков у нас тута багато есть выдных, выбыраты есть с кого. А вот этого блуду тут разводить я не позволю. С самого початку быв против бабы-учителя, як знав, шо одни проблемы с тобой будут.

— А если я никого не выберу, что насильно замуж выдадите как крепостную? — Попыталась стать в позу Маша, но получила достаточно спокойный и взвешенный ответ.

— Зачем? Просто видпишусь свому начаству, шо баба-учитель — справа зряшная, буду просыты тебя заменить на нормального мужика. Пускай тоби потом друге мисце роботы ищуть — с теми же девками возитися али еще с кем.

Подобная характеристика с первого же места работы очевидно поставила бы крест на всей дальнейшей карьере Марии Ивановны, да и вообще могла поставить крест на программе подготовки женщин-учителей в будущем, поэтому в какой-то момент девушка уже почти смирилась с тем, что придется выбирать в женихи кого-то из местных парней. Ради справедливости среди них были и вполне приличные ребята. Особенно среди тех что работали на маслодавилке, постоянно сталкивались со сложной техникой и имели какое-никакое образование. Не «Москва» конечно, но и не коровам хвосты крутить.

Счастье пришло откуда не ждали. Ну или если говорить совсем уж честно — ждали давно, поскольку заявку на собственного фельдшера-акушера совхоз посылал по линии министерства здравоохранения еще пару лет назад. Сам фельдшерский пункт в совхозе уже был построен как пару лет, не хватало только самого обученного медика, чтобы занять вакансию.

Понятное дело, квалифицированные врачи совсем не горели желанием ехать в глушь, им и в больших городах всегда работа — и соответственно заработок — нашёлся бы, поэтому подобные места занимались выпускниками средних лекарских училищ. В основном из тех же крестьян, обученных за казенный кошт и обязанных после этого отработать положенный срок по распределению.

И вот в самом начале 1832 года к ним в совхоз приехал молодой — двадцати пяти всего лет от роду — неженатый и весьма симпатичный фельдшер. Можно сказать, сошлись все звезды, и пара всего за несколько месяцев сложилась сама собой. Как потом, уже спустя много лет, узнала Мария Ивановна, попадание в один совхоз разнополых учителя и фельдшера вовсе не было какой-то случайностью. Наоборот, это было частью заранее продуманной системы создания образованных семейных ячеек на селе. По задумке организаторов всего этого действа, шанс, что из глубинки уедет семья уже обзаведшаяся хозяйством и детьми, был достаточно невелик. Во всяком случае в сравнении с ситуацией когда тот же фельдшер, но уже без семьи, отработал бы положенные четыре года в глубинки и махнул бы обратно в столицу. А село вновь осталось бы без медика.

Более того уже в дальнейшем учителей и медиков специально сводили на совместных мероприятиях еще на этапе обучения, чтобы на новое место службы в дальнейшем распределять как сложившуюся семейную пару. Благо мест в империи, где нужны медики и учителя имелось столько, что закрывать их предстояло еще лет сорок.

Глава 1

Осенью 1833 года неожиданно — ну или ожидаемо, тут уж как посмотреть — посыпались проблемы в экономике. Спусковым крючком всех бед стал плохой урожай зерна в южных, наиболее мощных в плане земледелия губерниях.

О том, что с урожаем будут проблемы стало ясно еще летом, когда, например, в Полтавской губернии за весь сезон не случилось ни одного дождя, и посевы начали массово гибнуть. Конечно, размер империи в этом плане давал изрядную фору, ведь даже если где-то будет неурожай, то шанс, что в другом месте с погодой повезет больше, оставался весьма большим.

Тут, однако, в полный рост вставал вопрос логистики. Те регионы, которые располагались по берегам крупных судоходных рек или уже успели обзавестись собственной железной дорогой были в этом плане в привилегированном положении. Однако в той же Полтавской губернии с транспортной доступностью ситуация оставалась достаточно сложной.