Шрифт:
Отлегло от сердца.
«Ладно! Что будет, то будет! Пока налево пойду, – сегодня нужно все высосать и переслать. А потом и сам уплыву в кильватер».
Мимо бежал какой-то адъютант, и к нему обратился Гулявин:
– Где кабинет начальника оперативного?
– Налево по коридору, за вторым поворотом, комната тридцать, – бросил адъютант на бегу.
По чистому коридору, с проложенными половиками, мимо офицеров-часовых дошел Василий до тридцатой комнаты и, проходя, дивился: «Чистота! У нас, поди, окурков бы нашвыряли и всякой блевотины, а тут ни пылинки. Как в церкви. Ну, ни черта! Накладем вам и с чистотой!»
Начальник оперода гнул мощную спину над картами и планами и искренне обрадовался поручику Волынскому. Можно было оторваться от наскучившей работы и поговорить всласть.
И засыпал Василия вопросами о восточном фронте, о чехословаках, о полковнике Муравьеве, любезно угощая толстыми папиросами.
Сидел Василий и врал с три короба, и сам дивился, как хорошо выходит.
С полковником было легче. Был начальник оперода старый служака из кадровиков, выслуживший горбом полковничий чин, не дурак выпить, и говорить с ним не представляло затруднения – не то что с начальником штаба.
И когда загибал Василий по привычке словечки, густо хохотал полковник и одобрительно похлопывал по колену поручика Волынского волосатой красной ручищей.
И в промежутках разговора настойчиво, осторожно и внимательно выведывал Василий все, что было записано на вопросном листке, делая отметки цифр и названий.
Наконец полковник взглянул на часы:
– Пора кончать! Голодное брюхо к войне глухо! Хе-хе! Идемте, поручик, обедать Я тут в жидовской домашней столовой питаюсь. Фаршированная щука роскошь! – И полковник в умилении выпустил слюну на потертый френч.
– Нет, спасибо. Меня ждут! Завтра!
– Ну, вечером в ресторашку. Небось, Романовский уже приглашал? Обязательно! Там только и отдыхаем!
Вышли из штаба вместе. Василий позвал извозчика и распрощался с полковником.
– До вечера! Но завтра непременно вас фаршированной щукой накормлю.
– Хорошо! Завтра можно!
И на прощание замахал еще полковник ручкой вслед отъезжающему извозчику.
Глава тринадцатая
Амба
В номер гостиницы бурей влетел Василий и бросился к спутнику.
– Братишка! Пропало дело! Сегодня тикай со всеми манатками!
– Что?.. В чем дело? – побледнел тот.
– А такое, брат, дело, что попали мы под лафет. Не догадались наши, а вышла совсем пакость… Дрянь дело. Поручик-то, оказывается, самому Алексееву знаком. Как сказал мне это начальник штаба – ну, думаю, тут мне и крышка. На счастье, сам Алексеев-то болен, и к нему допуска нет. А то сразу бы конец! Сейчас дам тебе все сведения, донесение напишу, и катись ты колбаской сейчас же!
– А вы, товарищ Гулявин?
– А я, брат, останусь.
– Вы с ума сошли! Ведь верная смерть! Командующий не предполагал же такого осложнения.
– Это я знаю! Но только без приказа вернуться не могу. Потом – пока генерал болеть изволит, мне не страшно. А выздоровеет – так я улизнуть успею. А я еще насосу из кадетов молочка.
– А я бы все-таки вам советовал уехать.
– Советовать можешь, а уехать я не уеду! Баста! Сел Василий за стол, достал бумагу и настрочил донесение командующему. Распороли подкладку у френча и зашили в нее вместе с переписанным начисто опросным листом.
– Ну, вот и готово! Поезжай, голубь! Кланяйся нашим!
– Товарищ Гулявин! Едем вместе! Ведь бесполезное геройство.
– Чего?.. Геройство? Слова какие развел! Что ж, я подохнуть не смогу как следует?
– Но зачем же умирать без толку, когда вы можете еще пригодиться?
– А кто тебе сказал, что я умирать собрался? Не каркай, – и не подумаю. Еще тебя переживу! Ну, не копайся! Живо!
Сам проводил Василий товарища до явочной квартиры и попрощался с ним:
– Скажи командующему, чтоб не беспокоился. Пока страшного нет! – и пошел обратно в гостиницу.
Вышел на балкон и приказал подать себе самовар. Шумела внизу кипящая людьми улица, под музыку шел какой-то отряд, и всюду на тротуарах толпились люди в офицерских погонах.
И пока смотрел Василий, грозная и зловещая ярость росла и ширилась в сердце.
«Слетелись, вороны?.. Летайте, летайте! Недолго вам, чертям, летать осталось! Обскребут с вас перышки!»
– Самоварчик готов, ваше благородие! – сказал половой, внося самовар.
Пока пил Василий чай, за дом зашло порозовевшее солнце, побежали косые синеватые тени по улице, расплылись, и за короткими кубанскими сумерками черным звездным бархатом накрыла город ночь.